Млечный Путь. Номер 3, 2019 - Геннадий Краснухин

помер. Вообще--то Нобелевская премия - очень политическое дело. А мы--то политики просто никакие. Но тогда мы думали, что обязательно получим премию. Сегодня эта область исследования интенсивно развивается Запасским в СПбГУ в кооперации с немецкими коллегами.

- Можете сказать, что вы шестидесятник по убеждениям?

- Конечно. Я очень увлекался идеями "оттепели", потом перестройки. Мои родители не имели иллюзий в отношении истории "большого террора" и рассказывали мне всякие ужасы, а я воспринимал это со страхом и недоверием, потому что был пионером, комсомольцем, мне в школе говорили одно, дома - другое. Я даже помню, что в 14 лет стал думать: не шпион ли мой отец? Поэтому, когда я услышал доклад Хрущева, это было такое счастье!

- А как вы могли его услышать? Разве вы были членом КПСС? Он же вроде бы был секретным для беспартийных.

- Нет. У нас в Политехническом институте это называлось "закрытый доклад", но читали его всем. Я испытывал и горечь от услышанного и радость, что родители были правы. Все было именно так, как они говорили, даже еще хуже! В юности положение у меня было тяжелое. Я, конечно, верил отцу. Своим одноклассникам пытался рассказывать, что он мне говорил. А дома рассказывал то, что слышал в школе. Все время боролся с отцом, пытаясь сводить несводимое: советскую власть с родителями. И когда отец мне что--то ужасное рассказывал, я говорил: "Папа, ну зачем ты мне это рассказываешь? Мне при этой власти жить!"

- А что он рассказывал? Он знал о масштабе репрессий?

- Он многое знал и понимал. Но он мне никогда не говорил про бурную молодость своего брата.

- Он знал об этом?

- В этом нельзя сомневаться, но он никогда ничего мне об этом не говорил.

- Видимо, это было бы слишком ужасным фактом для того времени.

- Конечно. Я думаю, что это тоже было причиной их расхождения. Потому что он понимал, что опасно иметь такого братца. Если это вылезет, то никого не пощадят.

- На чьей стороне в Гражданской войне был ваш отец?

- Он старался уходить в сторону. Мой дед был судьей, надворным советником, но придерживался демократических воззрений, его кумиром был А. Ф. Кони. В 1917 году он даже вступил в РСДРП, но вскоре вышел из партии, после того, как его сделали председателем комиссии по реквизиции церковного имущества. Он отказался этим заниматься и вообще ушел с государственной, теперь уже советской, службы. Он был личным дворянином, мог пострадать. Но по тем временам обошлось. Отцу, как всем приличным людям, не нравилась царская власть. Но то, чем обернулась революция - бесконечными расстрелами, репрессиями, властью хамства, постоянным унижением интеллигенции, - было, разумеется, для него неприемлемым и просто страшным. Он рассказывал, что до войны начальница спецотдела в Физтехе при встрече с ним говорила: "А ведь ты, Александров, дворянин! Я таких, как ты, в 18--м году в день по десятку щелкала!"

- Он был профессором Преображенским, который был вынужден мириться с обстоятельствами?

- Да. И когда я его спрашивал, зачем он мне все это говорит, он отвечал, что не хочет, чтобы сын был дураком. Тяжело это было и опасно, потому что я по молодости безответственно болтал. К этому времени были уже "голоса", кое--что слышали. А когда появился Солженицын, все стало ясно. Отец мой тогда был так восхищен новым курсом партии, что сказал, что вступит в нее. Но "оттепель" продолжалась недолго, а я тогда уже был умным и говорил: "Папа, подожди вступать!"

- Как вы пережили застой?

- Моим прибежищем была наука. Для физики это было самое прекрасное время для творчества. Появились сначала мазеры, потом лазеры, это было замечательно! Потом стала процветать генетика. Все это кипело и бурлило. Меня очень интересовала и космонавтика.

- Как сложилось ваше участие в работе Комиссии РАН по борьбе с лже-наукой? Как вы туда попали, кто вас пригласил?

- Я уже не раз рассказывал, что, пожалуй, я сам эту кашу - борьбу с лженаукой - и заварил, когда меня, беспартийного, на волне перестройки, в горбачевское время, назначили в ГОИ заместителем директора по науке. (В нашем институте было несколько заместителей с разной сферой ответственности.) И с момента назначения мне стали присылать научные отчеты нашего министерства - Министерства оборонной промышленности. Я должен был как--то реагировать на приходящие документы. Когда увидел, что в этих научных отчетах пишут, то у меня глаза на лоб полезли, потому что я не знал, что такое может быть. Поначалу я спрашивал коллег--управленцев: "Что де-лать?" Все остальные замы говорили: "Что хотите, то и пишите, мы в этом не понимаем". А там речь шла о том, что в ряде закрытых институтов были сделаны фантастические открытия, в частности, в одном из НИИ на базе марксизма создана "теория всех открытий". И представлены образцы новых открытий. Например, изобретен способ перемещения со скоростью, превышающей скорость света. И предлагается создать бомбардировщик, способный нести ядерное оружие. Быстрее скорости света. При этом - и это логично! - он становится невидимым. А принцип действия его точно такой, как у НЛО. (Авторы были уверены: то, что они существуют, сомнению не подлежит!) И вот я должен был на это как--то реагировать, писать какие--то заключения. И я писал! Писал, что надо лишать степеней всех этих профессоров, которые готовили эти отчеты, что они противоречат основам физики. Мои резолюции куда-то уходили-и ни ответа, ни привета, ничего. А потом приходило что--то еще хлеще. Так прошел год. Я писал заключения на эти лженаучные работы с пеной у рта.

- Когда это было?

- В 1986-1988--х годах. До меня и до того также добирались всякие "изобретатели". Они откуда--то узнали, что я что--то такое "сломал в квантовой механике", и они искали единомышленника. И несли чушь, при этом показывая образцы изделий на основе своих "замечательных" открытий. Например, изобретение "нового излучения", которое "ничем нельзя померить". Говорю: "Откуда вы знаете, что оно есть?" - "Его чувствует экстрасенс! Как только на него такой луч попадает - он вздрагивает". Причем все эти "изобретатели" работали в закрытых НИИ. Показывали мне образец своей "продукции" - генератор нового излучения. Устроен он так: "берем кристалл и возбуждаем". Спрашиваю: "Какой кристалл?" - "Да какой угодно! Например, кварц. Его возбуждаем и ставим свинцовые заглушки, чтобы из него ничего, кроме наших лучей, не выходило. А дальше мы ставим резонатор, настроенный на частоту магнитного резонанса в воде". Я говорю: "А какая