«Герой нашего времени»: не роман, а цикл - Юрий Михайлович Никишов

во время дуэли он искренне поражен. В свои планы Печорин секунданта не посвящает, и доктору остается неизвестным, отчего предлагаются беспощадные условия дуэли. Мы наблюдали, как Печорин пытался испытать Грушницкого: «в душе его могла проснуться искра великодушия, и тогда все устроилось бы к лучшему…» Не зная этого, можно было воспринимать Печорина и как бесчувственного убийцу. С другой стороны, миролюбивое настроение Печорина могло быть и посильнее, если бы в его сознании закрепилось наблюдение доктора: Грушницкий, «кажется, поблагородней своих товарищей»; доктор и в этом не ошибся.

Кровавый исход дуэли произвел на доктора тяжелое впечатление. На реплику Печорина он не ответил «и с ужасом отвернулся»; не исключено, что цинизм неуместной шутки приятеля его шокирует. По-человечески это понятно, тут нет ничего необычного. Пушкин в «Евгении Онегине» очертил глубочайшую разницу между светским соперничеством («Приятно дерзкой эпиграммой / Взбесить оплошного врага…») и роковым выстрелом: пуля шутить не умеет («Но отослать его к отцам / Едва ль приятно будет вам»). И далее на целую строфу развернуто описание шокового состояния дуэлянта-убийцы: прибавим, что не бесчувственная машина и его секундант.

Печорин первым покидает место дуэли, и доктору остается неизвестным, что чувствовал его подопечный (и способен ли он что-либо чувствовать). Читателям известно, что и Печорин, увидев в расселине окровавленный труп Грушницкого, «невольно закрыл глаза». Солнце ему казалось тусклым, «лучи его… не грели». Это после утра, которое помнится как самое «голубое и свежее»! Свернул с дороги в ущелье и ездил целый день один, вернувшись домой только на закате.

Его ожидали две записки, одна — от доктора. В концовке ее можно видеть колкость: «Доказательств против вас нет никаких, и вы можете спать спокойно… если можете». Не будем гадать, способен ли был уснуть измученный и пережитым, и длительной поездкой Печорин, но тут еще было письмо от Веры, заставившее его импульсивно вскочить на коня и помчаться — в надежде хотя бы на минуту увидеть ту, которая стала для него «дороже всего на свете». Домой (загнав коня) вернулся пешком в пять часов утра и тут уж «заснул сном Наполеона после Ватерлоо». Проснулся как раз к визиту доктора.

Печорин замечает: «он, против обыкновения, не протянул мне руки». Этот жест только фиксируется, но никак не комментируется. Между тем он может быть понят двояко. Он может означать отчуждение доктора из-за жестокости Печорина на дуэли, понятой как чрезмерная жестокость. Может означать иное. Доктор, узнав, что начальство собирается, власть употребив, услать Печорина куда-нибудь, пришел с прощальным визитом. Иными словами, визит им воспринимается не обычным дружеским, а фактически официальным. Он это и подчеркивает: «Я пришел вас предупредить. Прощайте. Может быть, мы больше не увидимся, вас ушлют куда-нибудь».

Распались или сохранились дружеские отношения, тут решает не начало встречи, а прощание. Доктор оставляет выбор за Печориным. Два умных сблизившихся человека умеют понимать друг друга даже без слов. «Он на пороге остановился: ему хотелось пожать мне руку… и если бы я показал ему малейшее на то желание, то он бросился бы мне на шею; но я остался холоден, как камень, — и он вышел. Молчаливая сцена, но она красноречивей любых слов.

Печорин сделал свой выбор, вполне отвечающий его характеру. Отчужденность от партнера с его стороны не первая и не последняя. Но что неожиданно, так это то, что на этот раз он перекладывает ответственность за такой выбор на партнера: «Вот люди! все они таковы: знают заранее все дурные стороны поступка, помогают, советуют, даже одобряют его, видя невозможность другого средства, — а потом умывают руки и отворачиваются с негодованием от того, кто имел смелость взять на себя всю тягость ответственности. Все они таковы, даже самые добрые, самые умные!..»

А вот тут все не так! Печорин сам предпочел остаться холодным, как камень, показал это Вернеру; тому пришлось удалиться. Всплеск печоринской мизантропии в комментирующей записи явно преувеличен. Холодность расставания с доктором целиком на совести Печорина. Но аура лермонтовского героя велика, он и читателя может подчинить своему влиянию, и в сцене прощания доктор Вернер (перед читателем) оказывается без вины виноватым.

У. Р. Фохт, заступившись за Максима Максимыча, вероятно, под влиянием сентенции Печорина очевидно предвзят к доктору: «…Вернер при всей своей незаурядности все же человек, зараженный мелкотравчатостью окружающих, что сказалось, например, в том, что он боялся разглашения обстоятельств дуэли»344. Страхи варьируются: Вернер «после гибели Грушницкого, боясь наказания за участие в дуэли, отстраняется от общения с опасным победителем»345. Да, доктор участвовал в сокрытии обстоятельств дуэли, но делал это прежде всего в интересах Печорина. По В. И. Коровину, «Вернер склонен к спекулятивному логическому философствованию», откуда проистекает у него «та боязнь личной ответственности, которую подмечает в нем Печорин»346. А может, в своем упреке Печорин неправ? В. М. Маркович и вовсе категоричен:: для него доктор Вернер — бессильно рефлектирующий интеллигент»347. «В целом <!> доктор Вернер нарисован положительными красками, исключая концовки, где после дуэли с Грушницким доктор, не желая быть замеченным в историю, прерывает <?> знакомство со своим приятелем»348.

Доктору пришлось потом мыть руки — не метафорически по упреку Печорина, а самым непосредственным образом — после того, как извлек пулю из трупа Грушницкого. Он мог сердиться на Печорина, но, даже не дождавшись его оправданий, простил его, сохранил к нему дружеское расположение.

Печорин оказался верен своему неверию в дружбу. Тут он предельно решителен: «Все они таковы, даже самые добрые, самые умные!..» Однако к самым добрым и умным недопустимо относиться так же, как к недобрым и неумным.

Нестыковки деталей

В «Герое нашего времени» наберется немало деталей, которые прямо противоречат друг другу: это свидетельствует, что они вписывались в разное время и в повести, существовавшие автономно; встретятся такие детали, которые литературно могут быть выразительны, но нарушают принцип правдоподобия. Это фиксировал В. В. Набоков: «Во всех пяти рассказах немало несообразностей, одна другой примечательнее, однако повествование движется с такой стремительностью и мощью, столько мужественной красоты в этой романтике, от замысла же веет такой захватывающей цельностью, что читателю просто не приходит в голову задуматься, из чего, собственно, русалка в “Тамани” заключила, что Печорин не умеет плавать, или почему другой капитан полагал, что секунданты Печорина не найдут нужным принять участие в заряживании пистолетов»349.

Разнобой не обязательно встречается в разных повестях. В повести «Княжна Мери» Вера ставит перед Печориным условие: «Она решительно не хочет, чтоб я познакомился с ее