«Классовая ненависть». Почему Маркс был не прав - Евгений Дюринг

являются причинами того, что возбуждается классовая борьба, а вместе с ней и классовое убийство. На этот пагубный путь влекут и самые факты, разумеется, вместе с зародившимися на их почве дурными идеями. Штрейкизм, который казался вначале справедливым коррективом, своей дикой разнузданностью обусловил локауты со стороны предпринимателей и таким образом превратил все дело в войну, где не только нет и помину об идее права, но не найдешь даже ни малейшего следа такой идеи. Стачечничество приняло характер социально-революционной похотливости, и так называемые всеобщие стачки поставили себе бессмысленную цель – разложить существующее общество на отдельные атомы и таким образом разрушить его. Это уже более, нежели классовое убийство; это – что-то вроде самоубийства, притом такого, в которое – смешно сказать – массы вовлекают, в конце концов, своих собственных членов!

2. Если расширить горизонт исследования, то классовая борьба окажется лишь специальным случаем так называемой борьбы за существование. Это последнее учение и моральное отравление им мира в ходу с 1860 года в качестве безнравственной квазиестественно-научной теории. Полустолетие и два поколения, зараженные этим учением, являются наиболее извращенными, в нравственном и правовом отношении, из тех, какие может указать история. Мы с нашей стороны уже с самого начала, т. е. со времени выступления на сцену этой язвы, борьбы за существование протестовали как против измышления квазиестественно-научной бессмыслицы, трактующей о происхождении и совершенствовании видов, так и против деморализации и всеобщего разрушения права, которое должно было получиться при распространении столь фантастически-фривольных и в то же время грубо-эгоистических учений. Выступая против идейного яда, мы не упускали случая всесторонне осветить указанную мерзость столетия; мы делали это в самых разнообразных сочинениях и затем в «Персоналисте», при всяких, нередко представлявшихся, удобных случаях. Мы почти утомились, возвращаясь, по необходимости, снова и снова к той же самой теме. Но нас опять принуждает к тому же самому новая наша задача, именно связь борьбы за существование с так называемой классовой борьбой, – заставляя нас затронуть новую сторону предмета.

Переносить на человечество, без дальнейших оговорок, как нечто самопонятное, то, что даже в области животных понято либо совершенно ложно, либо только местами, наполовину верно и, во всяком случае, вкривь и вкось, – значит удостоить человека такой квалификации, которая для лучшего понимания звучит как крайняя степень унижения. Чтобы восполнить меру морального яда, это унижение достоинства человека и развращение его выдается за премируемый путь к совершенствованию и к окончательному совершенству. В безнравственной борьбе человека всеми средствами против себе подобных победа должна обеспечить размножение наилучших по качествам индивидуумов! Между качествами лучшими считаются такие, которые имеют следствием переживание. Переживший имеет право – вот этот дьявольский девиз, которым освящается всякая несправедливость.

Эту гнусную мысль приложили к частной жизни и к политике, к отношениям личностей и народов – и достигли поистине назидательных результатов! Измышление это нужно было бы назвать с самого начала общим грабежом существования, если его хотели бы понимать прямо и называть правильно. Мы давно уже предложили взамен выражение: убийство за существование, а для соответствующих слоев, кроме того, еще и убийство за богатое существование; и уже одно такое много говорящее название указывает, в какой степени здесь имеется связь с классовым убийством.

Дарвинизм, пущенный в ход тотчас же со времени своего появления в 1859 г., в особенности стараниями евреев, был случайным обстоятельством, за него ухватились скрытые до той поры дурные вожделения и таким путем создали для себя искусственно нечто вроде оправдывающей их квазинауки. Если бы даже и не было английского естествопознавателя Дарвина, то все равно в Англии скопившееся огромное бремя дурных дел, вместе со столь же дурными идеями, скоро привело бы к отчетливому формулированию дурных принципов. Склонность к этому была у англичан налицо уже давно: прославление деспотии лоббизмом, а позже мальтузианство, оправдывавшие уничтожение народов, уже подготовили почву.

Но не следует делать ответственными лишь одних теоретиков или хотя бы предпочтительно их: их испорченность коренится в испорченности, глубже заложенной, – в испорченности народа и государства.

Большое английское Я в смысле эгоизма может претендовать на первое место сейчас же после эгоизма еврейской расы, а это ведь что-нибудь значит! Англия жила избиением народов и живет им до сих пор. Проглоченные буры и отношение к темноцветным африканским расам – только новейшие примеры, между тем как Индия остается более старым и наиболее крупным позорным пятном и постоянным напоминанием. Ведь собственный её поэт Байрон должен был бросить в лицо достойной Англии обвинение, что она наполовину избивает мир, а наполовину его надувает!

При подобных прекрасных качествах нечего удивляться тому, что над английской почвой подымаются туманы теорий, оправдывающих эти качества. Дурная жизнь должна порождать и соответственно дурные идеи, а потому, во всяком случае, даже без появления той личности, с которой связан дарвинизм, прославление борьбы за существование все равно явилось бы на сцену под какой-либо формой.

Сама Англия давно уже борется не только за существование, но и за богатое существование, за материальное господство над миром. В этой борьбе Англия имеет лишь единственного конкурента – правда, иного сорта, но в главном подобного себе, – современное еврейство, с которым она нашла полезным, за последнее время, открыто делать общее дело. Таким образом выясняется, что не только дурные дела, но и дурные идеи с обеих сторон наперерыв поощряются и разносятся повсюду, как что-то, достойное прославления.

3. Как ни превратно понималась так называемая борьба за существование, однако в области естествознания она не дошла до таких извращений, до которых договорились теоретики – проповедники классовой борьбы; да и не могла дойти. Еврейские главные представители ограниченнейшего и бессмысленнейшего, карикатурного социализма декретировали – именно по своей тупости, – что классовое государство должно исчезнуть. Эта, преимущественно марксовская, ложь должна означать, что нужно стереть все классовые различия, какие нашли для себя в государстве и в обществе отчетливую форму выражения и признание. Должна остаться одна бесформенная, однородная масса. Однако эта серая всепролетарская масса – только лицемерный предлог. Им прикрывается еврейство, которое желает вечно заниматься нивелирующей стрижкой и паразитировать, т. е. господствовать над массой в неклассовом, так называемом государстве будущего, овладевая всеми руководящими и влиятельными местами и функциями.

Но если даже отвернуться от этой еврейской перспективы и на минуту принять всерьез уничтожение классов, то и тогда, во всяком случае, неклассифицированное общество останется бессмысленным порождением самой тупой теории. Оно было бы чудовищностью, даже прямо карикатурой на всякое общество; ибо все общественные формы – хороши они или худы – основываются на разграничении функций и на разделении труда. Если даже просеять критически все несправедливые или вообще неприемлемые, ложные формы исторически сложившейся общественности, то все-таки останется довольно много неизбежных различий, которыми нельзя пренебречь и