Неизвестное о Марине Цветаевой. Издание второе, исправленное - Елена Оскаровна Айзенштейн

с Творчеством и Вдохновением. «Дом», горящий стихами, это старая, изношенная шкура души, которую поэт оставляет читателям в творчестве. Образ огня соотносит Поэта с Богом-отцом, Господином стихов, снов и дней поэта, которого поэт встречает в творчестве: «Не удушенный в хламе, / Снам и дням господин, / Как отвесное пламя / Дух из ранних седин». Серебристость волос не вероломный удар жизни, а торжество духовного начала, победа бессмертия над физическим миром:

И не вы меня предали,

Годы, в тыл!

Эта седость — победа

Бессмертных сил.

Слова «седость» и «бессмертных», стоящие в сильной позиции начала стиха, созвучны друг другу. Бессмертные силы оказываются в выигрыше семантически, графически и лирически. Стихотворение «Это пеплы сокровищ…» в книге «После России» «голос правды небесной», — одно из бесчисленных утверждений первенства духовного, творческого начала, попытка дать себе в канун тридцатилетия утешающую надежду на Царство Небесное.

Позднее творчество

Ударило в виноградник…

Стихи позднего творчества (1928–1941) не были опубликованы автором отдельной книгой, поэтому их единство обусловлено лишь временем создания. В основном это стихи-циклы, взгляд Цветаевой в Прошлое, обращения к любимым поэтам: к Маяковскому, Волошину, Гронскому. На этом фоне несколько отдельных стихотворений, объединенных темами Природы, Родины, Одиночества, противостояния Времени[569], прощания с жизнью. Стихов о Любви почти нет, из последних «Ушел — не ем…» и «— Пора! для этого огня…».

Стихотворение «Ударило в виноградник…» впервые опубликовано в 1965 году. В тетради Цветаевой под датой — помета — «конец Фавьера»[570]. Марина Ивановна вместе с сыном провела лето — сентябрь 1935 года на морском побережье. Поселилась она у дальней родственницы, у троюродной сестры, баронессы Врангель. Здесь, в Фавьере, написаны несколько стихотворений: «Небо — синей знамени…» (июль), «Окно раскрыло створки» (26–27 июля), завершено стихотворение «Никуда не уехали — ты да я ‒…», записано первое стихотворение цикла «Отцам» (14–15 сентября 1935) и часть неоконченной поэмы «Певица». В письме к А. А. Тесковой 2-го июля 1935 г. Цветаева восхищается изумительным цветом воды, красотой фавьерской природы: «А какие вокруг горы! Сосна, лаванда, мирт, белый мрамор. <…> Я сразу влюбилась в какой-то куст, оказался — мирт, — посылаю веточку»[571], — пишет о несоответствии всей этой красоты своему филологическому отзыву. В письме к В. Н. Буниной 28 августа 1935 года Цветаева рассказывает о режиме фавьерского дня, жалуется на отсутствие условий для работы, отсутствие стола, кроме плетеного, соломенного. И все-таки она писала до 11 утра на вилле, иногда брала тетрадь с собой на пляж, а двухчасовая прогулка длилась с 5 до 7 часов. Во время одной из таких прогулок, видимо, и возникло стихотворение «Ударило в виноградник…»:

Ударило в виноградник —

Такое сквозь мглу седу —

Что каждый кусток как всадник

Копьем пригвожден к седлу.

Из туч с золотым обрезом —

Такое — на краснозем,

Что весь световым железом

Пронизан — пробит — пронзен.

Светила и преисподни

Дитя: виноград! смарагд!

Твой каждый листок — Господня

Величия — транспарант.

Хвалы виноградным соком

Исполнясь, как Царь Давид —

Пред Солнца Масонским Оком —

Куст служит: боготворит.

Запись об отъезде из Фавьера датируется 28-ым сентября. Стихотворение «Ударило в виноградник — …» написано 20–22 сентября, за неделю до отъезда. Предметом поэтического восхищения служит виноградный куст, который воспринимается совершенным явлением природы и Божьего величия. Связь куста с небом показана через сравнение виноградных веток со всадниками — образ, скорее всего, имеющий библейскую или иконографическую почву. Куст — дитя светила и преисподней, дитя земли (корни) и неба (крона). Виноград уподоблен драгоценному камню — темно-зеленому изумруду, ценящемуся дороже алмаза. Цветаева использует древнегреческое название камня — смарагд. В старину верили, что изумруд спасает от злых духов, от чар любви и бессонницы, изумрудами украшали иконы и храмы. Не случайно завершается стихотворение библейским сравнением: куст уподоблен Царю Давиду, служащему молебен, поющему псалом во славу Божью. Зелень смарагдовых плодов напоминает читателю о зеленых глазах Цветаевой. Наличие соответствия и в метафоре «Масонское око» — это символический знак в виде заключенного в треугольник ока, обозначающего один из атрибутов божества — его всевидение. Метафора «Солнца Масонское Око» выражает многобожие Цветаевой, ее пантеистическое восприятие природы. Куст испытывает на себе влияние божественного света: это передают причастия «пронизан — пробит — пронзен», данные в порядке усиления признака (восходящая градация). Цветовое решение стихотворения: седая мгла — золотой обрез — краснозем почвы — световое железо — смарагд создает представление о райском уголке земли. Цветаева знала и о том, что виноград становится частью праздника в день Преображения Господня, когда благословляются и освящаются принесенные верующими в храм виноград и древесные плоды. Благословляя плоды, церковь утверждает мысль, что всё от человека до растения должно быть посвящено Богу как его творение.

Куст — транспарант Божьего величия. Как попало в стихотворение столь неподходящее стилистике текста советское слово? Вероятно, оно из России, откуда недавно, три месяца назад, в июне приезжал Борис Пастернак. Зачем Цветаева сводит рядом столь разные слова: смарагд (сказка) и транспарант (лозунг)? Вероятно, это происходит оттого, что Цветаева все время разговаривает стихами с Пастернаком, спорит с его советскостью, защищает право поэта на одиночество, противопоставляет свой взгляд на мир пастернаковскому, общественному, его «колхозам». «Ты полюбишь колхозы!» (VII, 552) — реплика Бориса Леонидовича во время свидания с Цветаевой, которую Марина Ивановна приводит в письме поэту Николаю Тихонову. Воспоминание о невстрече с Пастернаком содержит концовка письма к Тесковой; 2 июля 1935 года Цветаева пишет Анне Антоновне Тесковой о ненужности творчества: «это (вся я) никому не нужно», — с горечью определяя лирическое самовыражение пастернаковским словом «неврастения»[572], которое она цитирует 6-го июля 1935 г. и в письме к Тихонову из Фавьера.

Световой лейтмотив стихотворения о виноградном кусте подчеркивает, что Цветаева ведет сентябрьский диалог именно с Пастернаком: напомним, первая статья Цветаевой о его творчестве называлась «Световой ливень» (Берлин, 3–7 июля 1922). В этой статье Цветаева писала о Пастернаке: «Внешнее осуществление Пастернака прекрасно: что-то в лице зараз и от араба и от его коня: настороженность, вслушивание, — и вот-вот… Полнейшая готовность к бегу. — Громадная, тоже конская, дикая и робкая роскось глаз. (Не глаз, а око.) Впечатление, что всегда что-то слушает, непрерывность внимания и — вдруг — прорыв в слово — чаще всего