Русская критика от Карамзина до Белинского - А. А. Чернышев

романтичестой лирики Лермонтов. Гоголь дебютировал романтическим сборником «Вечера на хуторе близ Диканьки». В русле романтизма развивалось творчество Лажечникова, В. Одоевского, ссыльного декабриста А. Бестужева, писавшего под псевдонимом Марлинский.

В критике защиту романтизма наиболее ревностно вели братья Николай и Ксенофонт Полевые. Выходцы из провинциального купечества, талантливые самоучки, они решительно выступали против привилегий дворянства, а романтизм понимали как демократическое направление.

Николай Полевой издавал крупнейший журнал той поры, «Московский телеграф», его ближайшим сотрудником был Ксенофонт Полевой. Журнал этот выходил с 1825 по 1834 год и был закрыт за то, что поместил насмешливую рецензию на ничтожную верноподданническую пьесу Кукольника «Рука Всевышнего отечество спасла», которая понравилась царю. В «Московском телеграфе» публиковались литературно-критические статьи Полевых.

Лучшие статьи Н. Полевого посвящены Державину, в котором он видел предшественника романтизма, и романтику Жуковскому. Живо, эмоционально он анализирует творчество этих поэтов, подчеркивает самобытность поэзии Державина, обогащение русского стиха Жуковским. Очень интересно сравнение Державина и Жуковского в конце статьи «Баллады и повести В. А. Жуковского».

Вместе с тем произведения русского реализма остались недоступными для Н. Полевого. Он разбранил «Бориса Годунова» Пушкина, «Героя нашего времени» Лермонтова. Прочитав «Ревизора» и «Мертвые души», упрекал Гоголя в «незнании ни человека, ни искусства».

К. Полевой почти во всех статьях развивал взгляды своего старшего брата. Но в статье о «Полтаве» Пушкина он, горячий поборник романтизма, кратко рассмотрев творческий путь Пушкина от «Руслана и Людмилы» и ранних его стихотворений к зрелым произведениям второй половины 1820-х годов, приходит к выводу, что отход от романтизма составляет достоинство «Полтавы». «Пушкин оживил в «Полтаве» событие из русской истории,— пишет К. Полевой.— Доселе подобные события представлены были в поэзии нашей совершенно романтическим образом, то есть затемненные восклицаниями, увеличениями, небывалым геройством, поддельными характерами. Этого нет в «Полтаве»... Что же составляет поэзию сей поэмы? Это невидимая сила духа русского, которою поэт оживил каждое положение, каждую речь действующих лиц».

Во второй половине 1820-х годов пишут статьи представители так называемого философского направления в критике — Веневитинов, Киреевский, Надеждин.

Они ищут в литературе глубоких мыслей, философских проблем. Романтиков упрекают за неправдоподобности. Поиски жизненной правды и раздумий о человеке их ведут к реалистическим произведениям Грибоедова и Пушкина.

Термина «реализм» в эту пору еще не было. Он станет общеупотребительным лишь во второй половине XIX века. Но в статьях критиков философского направления подмечены некоторые черты нового творческого метода, делаются попытки сопоставления литературных произведений с фактами действительности.

Когда в середине 1820-х годов стали одна за другой выходить в свет начальные главы «Евгения Онегина», большинство читателей и критиков подошло к ним с прежними романтическими мерками и провозгласило «Онегина» неудачей поэта. Баратынский писал Пушкину в 1828 году, что «Онегин» вызывает всеобщее внимание: «Одни хвалят, другие бранят, и все читают. Я очень люблю обширный план твоего «Онегина»; но большее число его не понимает. Ищут романтической завязки, ищут обыкновенного, и, разумеется, не находят». Говоря обыкновенного, Баратынский имеет в виду привычного. На самом деле искали как раз необыкновенного — экзотики, преувеличенных страстей. Баратынский заметил, что Пушкин ставил иные творческие задачи. Он продолжал: «Высокая поэтическая простота твоего создания кажется им бедностью вымысла, они не замечают, что старая и новая Россия, жизнь во всех ее изменениях проходит перед их глазами».

В критике первые попытки рассмотреть «Онегина» с точки зрения «высокой поэтической простоты» предприняли представители философского направления.

В кратком разборе только что вышедшей второй главы «Евгения Онегина» (1826) молодой поэт и критик Веневитинов ставил в заслугу Пушкину, что характер Онегина далек от «байронизма», идеи гордого разрыва с человечеством там нет, напротив, он взят из русской жизни и «развит оригинально». Веневитинов был едва ли не первым, кто расценил пушкинский роман в стихах как громадный шаг поэта вперед.

Киреевский образа Онегина не понял. В статье «Нечто о характере поэзии Пушкина» (1828) он утверждал, будто характер Онегина романтический, навеянный байроновским Чайльд-Гарольдом. Но остальные образы романа, картины столичной и деревенской жизни вызывали у него восторг. В целом же Киреевский, как и Веневитинов, был убежден, что с «Евгением Онегиным» стало очевидно «превосходство последних произведений Пушкина над прежними». Рассмотрев творческий путь поэта, Киреевский пришел к выводу, что в «Цыганах» и «Онегине» Пушкин достиг совершенной связи с действительностью, овладел национальным мировоззрением.

Пушкин, чтобы обозначить свой творческий метод, воспользовался характеристикой, данной Киреевским, но сжал ее до краткой и выразительной формулы: «Пушкин, поэт действительности».

Обратите внимание на подчеркнутый отказ Веневитинова и Киреевского от эмоциональности в критике. Их тон сдержанный, они строят статью как рассуждение, взывают не столько к чувствам читателя, сколько к его разуму.

О третьем из критиков философского направления, издателе журнала «Телескоп», профессоре Московского университета Надеждине Чернышевский говорил, что это «один из замечательнейших людей в истории нашей литературы, человек замечательного ума и учености». Работы Надеждина в области критики и истории литературы способствовали утверждению реализма. В диссертации «О романтической поэзии» Надеждин доказывал, что развитие литературы зависит от развития общества. Романтизм и классицизм, по его убеждению, отжили свой век. В XIX столетии, когда человек познал многие законы природы, получил ценный опыт гражданской и нравственной жизни, прежние формы искусства стали так же невозможны, как невозможны, например, странствующие рыцари и трубадуры. Надеждин выступал за синтетическое искусство, сочетающее рассудок и чувство, воссоздающее действительность XIX столетия, современного человека. Это был новый подход к искусству.

Но Надеждин считал, что никто из современных ему писателей еще тайнами этого синтетического искусства не овладел. Современник многих великих художников слова, он не оценил в полной мере их шедевры. Ему, например, казалось, что большой проблематики даже в «Евгении Онегине» нет. Но трагедию «Борис Годунов», где изображены на переломном рубеже истории народные судьбы, он принял горячо. Его статья — одна из немногих в русской критике начала 1830-х годов, где трагедии дается высокая оценка. По справедливому мнению Надеждина, Пушкин «Борисом Годуновым» «указал путь русской драме».

В другой статье, отклике на первую постановку «Горя от ума» Грибоедова в Москве, Надеждин сделал ряд упреков в адрес плана и отдельных эпизодов, но в целом дал пьесе высокую оценку, правильно поняв замысел Грибоедова. По его словам, «Горе от ума» — это «живая сатирическая картина, вставленная в сценические рамы».

* * *

Не только критики обдумывают