Вильгельм Зоргенфрей - Милосердная дорога

Над Невой

Поздней ночью над Невой,В полосе сторожевой,Взвыла злобная сирена,Вспыхнул сноп ацетилена.

Снова тишь и снова мгла.Вьюга площадь замела.

Крест вздымая над колонной,Смотрит ангел окрыленныйНа забытые дворцы,На разбитые торцы.

Стужа крепнет. Ветер злится.Подо льдом вода струится.

Надо льдом костры горят,Караул идет в наряд.Провода вверху гудят:Славен город Петроград!

В нише темного дворцаВырос призрак мертвеца,И погибшая столицаВ очи призраку глядится.

А над камнем, у костра,Тень последнего Петра —Взоры прячет, содрогаясь,Горько плачет, отрекаясь.

Ноют жалобно гудки.Ветер свищет вдоль реки.

Сумрак тает. Рассветает.Пар встает от желтых льдин,Желтый свет в окне мелькает.Гражданина окликаетГражданин:

— Что сегодня, гражданин,На обед?

Прикреплялись, гражданин,Или нет?

— Я сегодня, гражданин,Плохо спал:Душу я на керосинОбменял.

От залива налетает резвый шквал,Торопливо наметает снежный вал —Чтобы глуше еще было и темней,Чтобы души не щемило у теней.

«Еще скрежещет старый мир…»

Еще скрежещет старый мир,И мать еще о сыне плачет,И обносившийся жуирЕще последний смокинг прячет,

А уж над сетью невских вод,Где тишь — ни шелеста, ни стука —Всесветным заревом встаетВсепомрачающая скука.

Кривит зевотою устаТрибуна, мечущего громы,В извивах зыбкого хвостаСтруится сплетнею знакомой,

Пестрит мазками за окном,Где мир, и Врангель, и Антанта,И стынет масляным пятномНа бледном лике спекулянта.

Сегодня то же, что вчера,И Невский тот же, что Ямская,И на коне, взамен Петра,Сидит чудовище, зевая.

А если поступью ночнойПроходит путник торопливо,В ограде Спаса на СеннойУвидит он осьмое диво:

Там, к самой паперти оттертВолной космического духа,Простонародный русский чертСкулит, почесывая ухо.

«Вот и все. Конец венчает дело…»

Вот и всё. Конец венчает дело.А казалось, делу нет конца.Так покойно, холодно и смелоВыраженье мертвого лица.

Смерть еще раз празднует победуНадо всей вселенной — надо мной.Слишком рано. Я ее объедуНа последней, мертвой, на кривой.

А пока что, в колеснице тряскойК Митрофанью скромно путь держу.Колкий гроб окрашен желтой краской,Кучер злобно дергает вожжу.

Шаткий конь брыкается и скачет,И скользит, разбрасывая грязь,А жена идет и горько плачет,За венок фарфоровый держась.

— Вот и верь, как говорится, дружбе:Не могли в последний раз придти!Говорят, что заняты на службе,Что трамваи ходят до шести.

Дорогой мой, милый мой, хороший,Я с тобой, не бойся, я иду…Господи, опять текут калоши,Простужусь, и так совсем в бреду!

Господи, верни его, родного!Ненаглядный, добрый, умный, встань!Третий час на Думе. Значит, сноваПропустила очередь на ткань. —

А уж даль светла и необъятна,И слова людские далеки,И слились разрозненные пятна,И смешались скрипы и гудки.

Там, внизу, трясется колесница,И, свершая скучный долг земной,Дремлет смерть, обманутый возница,С опустевшим гробом за спиной.

СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В СБОРНИК

Пробуждение Потока (пародия-шутка)

1

Граф Толстой Алексей не довел до концаСвою повесть о храбром Потоке;Двести лет он заставил проспать молодцаИ притом не подумал о сроке.«Пробужденья его, — он сказал, — подождем,Что увидит Поток, мы про то и споем».Но, конечно, Толстой не дождался:Занемог как-то раз и скончался.

2

На себя я решился ответственность взятьЗа рассказ о дальнейших событьях,Но прошу униженно: стихи прочитатьИ немедля затем позабыть их,Ибо я — не поэт, а рассказчик простой,И, конечно, не так написал бы Толстой,Он был мастер былинного склада, —Мне же суть передать только надо.

3

Дело в том, что Поток мог и больше проспать,Если б всё было мирно и гладко;Но средь самого сна… как бы это сказать?..На душе его сделалось гадко,И нелепый в ушах начался перезвон;Встал, глаза приоткрыл и прислушался он;За стеной в барабан ударялиИ на воздух из пушек стреляли!

4

Удивился Поток: «Что за шум за такой?Побежать посмотреть, что случилось?Ведь недаром же мне среди ночи глухойБезобразное что-то приснилось!Да и спать надоело — суставы хрустят,Поразмяться могучие плечи хотят;Отдохнул я порядком, бесспорно.Днем дремать — оно как-то зазорно!»

5

И на площадь широкую вышел Поток —Видит, площадь народом покрыта.Слышны крики: «Япония», «Дальний Восток»,«Камимура», «Цзинь-Чжоу», «Мутсу-Хито»…Слышит: люди «ура!» исступленно кричат,Шапки, зонтики, палки на воздух летят;Все поют, все на месте толпятсяИ порой непечатно бранятся.

6

«Ну, — подумал Поток, — ожидай тут добра,Видно, разум у всех помутился», —И к тому, кто кричал всех задорней «ура!»,Он с вопросом таким обратился:«Объясни мне, любезный, о чем у вас крик?Что за новый такой, непонятный язык?Отчего о порядке не просят?И кого так нещадно поносят?»

7

«Что ты, что ты, родимый? — он слышит в ответ. —Постыдись, неужели не знаешь?Ты, наверное, друг, ежедневных газетИ ночных телеграмм не читаешь?Мы воюем с японцами, с желтым врагом;Познакомятся, бестии, с русским штыком,Не забудут нас долго макаки,Мы пропишем им мир — в Нагасаки!»

8

«Погоди, — говорит удивленный Поток, —Погоди, дай мне с духом собраться!Кто такие японцы? Где Дальний Восток?И за что мы должны с ними драться?»— «Я не знаю, — Потоку в ответ патриот, —Где живет этот самый японский народ,Слышно, за морем где-то селятся;Где нам, людям простым, разобраться?

9

А касательно, значит, причины войны,То причины известны начальству,Мы же верить родителям нашим должны:Нас тому обучают сызмальства».Но Поток, возмутясь, говорит: «Погоди!Больно просто выходит: пошлют, так иди!Воевать-то и мы воевали,Но за что и про что — понимали?»

10

«Виноват! — позади его кто-то сказалВ чрезвычайно ласкательном тоне. —О причинах войны я подробно писалВ предпоследнем своем фельетоне».(Это был публицист, как узнали потом,Из играющих ловко газетным листом,Помышляющих только о модеИ меняющих цвет по погоде.)

11

«Извиняюсь, — сказал он, — что вас перебью,Но надеюсь, что вы не в обиде,Я свой взгляд откровенно сейчас разовьюВ популярном, упрошенном виде.Для меня, как для русского, в деле войныВсе причины понятны и цели ясны,Пусть шипят государства другие, —Цель главнейшая: слава России!

12