Р. В. Иванов-Разумник - М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество

Через два месяца после «Смерти Пазухина» и «Жениха» Салтыков напечатал в декабрьском номере «Русского Вестника» за 1857 год очерк «Приезд ревизора», тесная связь которого с «Губернскими очерками» до того очевидна, что подробно останавливаться на ней не приходится. Тут по-прежнему Крутогорск с губернатором генералом Голубовицким и его великолепной супругой Дарьей Михайловной, со статским советником Фурначевым и его женой, с чиновником особых поручений Разбитным, со всем губернским штатом чиновников и даже с ябедником Перегоренским, упоминая о котором Салтыков в журнальном тексте рассказа и ссылается на «Губернские очерки». Все это — последние воспоминания о вятских впечатлениях, хотя Салтыков несколько модернизирует их, заставляя чиновных крутогорских любителей разыгрывать прошумевшую уже после отъезда Салтыкова из Вятки пьесу гр. Соллогуба «Чиновник». Однако приводимая в рассказе рецензия местного чиновника об этом спектакле является явной пародией на статью некоего Тянгинского о местном любительском спектакле в Вятке, напечатанную в вятской губернской газете еще в 1852 году и очевидно хорошо запомнившуюся Салтыкову [120].

Несомненно, вятскими впечатлениями навеян и следующий очерк Салтыкова, его «СвЯ-точный рассказ», напечатанный через месяц после предыдущего в первой книжке журнала «Атеней» за 1858 год. Мы не будем останавливаться на этом рассказе потому, что уже сделали это, говоря о следовательских подвигах Салтыкова в Вятке и его позднейшем раскаянии. Уже по одному этому связь этого рассказа, рисующего и пейзаж и быт Вятской губернии, с «Губернскими очерками» — совершенно очевидна и не требует дальнейших доказательств. Здесь следует упомянуть лишь о яркой «народнической» странице, составляющей стержень всего рассказа: страница эта впоследствии была развита Салтыковым в большое отдельное произведение «Сон в летнюю ночь», являющееся одним из центральных во всем его творчестве по характеристике отношения его к «народу». Салтыков подчеркивает глубокую связь свою с этим загадочным «народом» и указывает, «что в сердце моем таится невидимая, но горячая струя, которая, без ведома для меня самого, приобщает меня к первоначальным и вечнобьющим источникам народной жизни». Будущее «народничество» Салтыкова, казавшееся уже в «Губернских очерках» и впоследствии получившее столь яркое развитие, впервые с достаточной полнотой формулировано именно в этом рассказе [121].

После этого рассказа Салтыков напечатал в мартовском номере «Русского Вестника» за 1858 г. два отрывка из «Книги об умирающих», о которых речь будет ниже, и затем творчество его прервалось на целый год вследствие начала службы Салтыкова в Рязани. О сценах «Утро у Хрептюгина», напечатанных в февральском номере «Библиотеки дня Чтения» за 1858 год, было уже сказано выше в виду теснейшей связи этих сцен с черновиком «Смерти Пазухина», а значит и с «Губернскими очерками». Лишь через год после этого, в февральском номере «Современника» за 1859 год, был напечатан новый рассказ Салтыкова «Развеселое житье», написанный им еще в конце предыдущего года. «Наднях послал рассказ в „Современник“. Кажется не дурен», — писал Салтыков из Рязани приятелю своему В. П. Безобразову в декабре 1858 года [122]. «Жених» был первым — и неудачным — дебютом Салтыкова в этом журнале Некрасова, в котором Салтыков скоро стал не только ближайшим сотрудником, но и редактором; рассказом «Развеселое житье» он, как видим, был более доволен, хотя вскоре и сердился на «Современник», — «где редакция не дает себе труда даже связывать пробелы, оставленные цензорским скальпелем» [123]. Отсюда видно, что в журнальном тексте этого рассказа имеются цензурные купюры, которые можно восстановить, обращаясь к сохранившемуся автографу «Развеселого житья». Знакомство с этим автографом показывает, однако, что не только один цензурные купюры составляют отличие печатного текста этого рассказа от первоначального рукописного текста. Целый ряд вполне «цензурных» мест был изъят, очевидно, самим автором; варианты и разночтения настолько интересны, что рукопись «Развеселого житья» должна быть изучена с этой точки зрения. Нам осталось сказать только о «Недавних комедиях» и повторить о них то же самое, что было только что сказано о «Приезде ревизора»: произведения эти самым коренным образом связаны тематически с планом продолжения «Губернских очерков», что писались Салтыковым уже тогда, когда он, повидимому, отказался от мысли издать четвертый том их. Но и тематическое родство, и главным образом тождество формы и стиля этих «Недавних комедий» с драматическими сценами из крутогорского цикла Салтыкова позволяют нам рассматривать эти произведения, как теснейшим образом связанные с уже оставленным к этому времени планом завершить крутогорский цикл четвертым томом.

Все сказанное выше подтверждают и соображения хронологические. Хотя обе «Недавние комедии» — и «Соглашение», и «Погоня за счастьем» — были напечатаны только в 1862 году («Время» № 4), однако первая из этих сцен была написана еще в 1859 году. Не подлежит ни малейшему сомнению (и на это уже было указано комментаторами Салтыкова), что именно о пьеске «Соглашение» говорил Салтыков в письме из Рязани от 18 октября 1859 года к А. В. Дружинину, редактировавшему тогда «Библиотеку для Чтения»: «у меня есть одна вещица…. она из быта помещичьего (съезд дворян по случаю современного вопроса)» [124]. В следующем письме к тому же адресату от 20 ноября 1859 года Салтыков сообщал: «Посылаю к вам… пьесу „Съезд“. Если цензура допустит, то прошу вас напечатать ее в Библ. для Чтения в январе или в феврале… Если цензура не дозволит, то потрудитесь возвратить рукопись ко мне». Цензура не дозволила, но рукопись не была возвращена Салтыкову и оставалась в портфеле «Библиотеки для Чтения» до личной встречи Салтыкова с Дружининым [125]. Только через два года пьеска эта, переименованная из «Съезда» в «Соглашение», была напечатана в журнале Достоевского «Время», с которым в то время Салтыков еще не порывал отношений.

Тождественность «Съезда» и «Соглашения» доказывается уже одним тем, что в «Соглашениях» рассказывается именно о съезде дворян по случаю «современного вопроса» освобождения крестьян, и что пьеска эта рисует именно «помещичий быт». Для 1862 года вещь эта была уже несколько устарелой, так как описывала вызов в Петербург депутатов губернских комиссий и ряда предводителей дворянства, которые по возвращении своем в 1859 году в родные палестины старались убедить помещиковкрепостников в неизбежности подчинения мероприятиям правительства по освобождению крестьян. Отношение представителя либеральной бюрократии Салтыкова к начинаниям этого дворянства было, как нам уже известно, вполне отрицательным; в конце пьесы он заставляет собравшихся на съезд к уездному предводителю дворянства помещиков притти к полюбовному соглашению: безусловно исполнить желания властей и даже для вида прикинуть чтонибудь «по части чувств», а в действительности — «оставить все по прежнему». Таковы именно и были надежды и чаяния громадного большинства помещиковдворян.

В пьеске этой с самого же начала действующие лица говорят о ловкой афере, устроенной купцом Прохладиным с целым рядом помещиков. Выясняется, что купец этот скупил у помещиков крепостных людей, хотя «Прохладин — купец, а купцам владеть крепостными не велено». Несмотря на это, «все дело сделано на законном основании», и какаЯ-то помещица «из-за двести верст чуть не целую деревню на фабрику пригнала». Действующие лица пьески восхищаются этой аферой: «посудите сами: их на фабрикус, стало быть одними, можно сказать, ихними телами всю ценность окупила; землЯ-то, стало быть, даромс, да еще имущества ихнего сколько!». За такое благодеяние дворяне собираются благодарить купца Прохладина и просить его, «чтоб и на будущее время действий своих по приобретению не прекращал». Весь этот эпизод хорошо знаком нам по деятельности Салтыкова, как рязанского вице-губернатора: купец Прохладин — тот самый Хлудов, историю которого Салтыков позднее рассказал в «Мелочах жизни»; мы подробно осветили ее в предыдущей главе [126].

Совершенно несомненно, что вообще вся эта пьеска, вплоть до мельчайших деталей, навеяна Салтыкову его рязанскими впечатлениями и близким общением с местным дворянством по обязанностям тогдашней его службы. Об одной из мелких подробностей этой пьесы можно узнать, например, из письма Салтыкова к В. П. Безобразову из Рязани от 23 июня; 1858 года, т. е. через дватри месяца после появления Салтыкова на посту рязанского вице-губернатора. Рассказывая в этом письме о заседании дворянского собрания, Салтыков описывает, как при обсуждении вопроса об освобождении крестьян один отставной военный «долго крепился и молчал, но под конец не выдержал и выразился так: — Отлично, господа. Все это хорошо. Только я вам вот что скажу: хоть вы пятьсот рублей штрафу положите, а уж я по мордасам их колотить всетаки буду (historique)» [127]. В пьеске «Соглашение» выведен отставной капитан Постукин, который все время сосет чубук, мнет губами и молчит, но под занавес разражается тирадой на тему об освобождении крестьян: «Согласен! дда! я согласен! Только уж того… по мордасам… бббуду! Ххоть ммиллион штрафу… а ббббуду!». С этих пор «исторический» рязанский помещик, отставной капитан, стал не раз появляться на страницах салтыковских фельетонов ближайших двух годов: периодически проходит он через «Скрежет зубовный», через «Литераторовобывателей» и другие очерки 1860–1861 гг. и завершает свой жизненный путь в «Клевете». В этом последнем очерке капитан Постукин молчит, стискивает в руке чубук, и лишь перед смертью собирает своих челядинцев и говорит им: «Ну, подлецы, прощайте! По крайней мере, не при мне…». Последние слова показывают, что этот эпизодический герой отправляется в небытие еще до 19 февраля 1861 года [128].