Анатолий Бритиков - Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга вторая. Некоторые проблемы истории и теории жанра

Обо всём этом не следует забывать не только потому, что Г.Уэллс — большой художник и мыслитель, но и потому, что политическое сознание Г.Уэллса, несмотря на всю специфичность, в главном развивалось в созидательном направлении, делая ему честь как писателю, демократу и социалисту.

У каждого большого художника свои, особые отношения с другой культурой. Трудно вместе с тем назвать писателя мирового масштаба, чья русская судьба сложилась бы столь парадоксально. Неожиданной выглядела уже сама популярность певца научно-технического прогресса в отсталой аграрной стране, какой была Россия, когда на исходе прошлого века здесь был открыт выдающийся романист, не похожий не только на прославленных отечественных классиков, но и на Э.По, Д.Дефо, Дж.Свифта, чьи традиции на первых порах пытались отыскать в творчестве Г.Уэллса русские критики.

Первое его собрание сочинений вышло в Петербурге уже в 190 году; до 1917 года появилось ещё три; четыре, несравнимых, конечно, по тиражам и количеству переводов, были выпущены в советское время. Это — не считая большого числа трёх- и двухтомников, множества отдельных изданий, переизданий и публикаций в периодической печати. В 1934 году ленинградские писатели преподнесли своему гостю его книги, изданные после революции. К подарку была приложена справка Всесоюзной книжной палаты: общий тираж произведений Г.Уэллса перевалил за семьсот тысяч экземпляров. «Это, — благодарил автор, — гораздо больше, чем издано в Англии за то же время. Весьма приятный сюрприз»[157].

Компактно составленная к столетнему юбилею со дня рождения библиография русской уэлссианы[158] насчитывает свыше восьмисот номеров. Сюда вошли, между прочим, и художественные отклики на путешествие Г.Уэллса в Советскую Россию (пьеса Н.Погодина из трилогии о В.И.Ленине, стихи Н.Тихонова, Е.Евтушенко и др.), подражания Г.Уэллсу, пародии и т.д. Большую часть библиографии составляют литературно-критические статьи, исследования художественного и философского творчества Г.Уэллса, документы, связанные с Россией и общественно-политической деятельностью писателя, переписка с представителями русской культуры, их воспоминания и высказывания.

Ю.Ковалёв в приложенном к библиографии обзоре русской критики Г.Уэллса обращает внимание на то, что выдающийся художник нашёл признание в стране Толстого и Чехова лишь после того, как сделался популярным в качестве занимательного рассказчика-фантаста и социолога, автора «проектов будущего». К этому времени Г.Уэллс успел зарекомендовать себя в Англии первоклассным беллетристом. В России же интерес к его фантастике и социально-техническим пророчествам настолько преобладал, что, по признанию литературных журналов начала XX века, казалось несправедливым обсуждать его творчество с точки зрения чисто художественной[159].

Русские читатели поначалу не располагали, правда, хорошими переводами, и не только в смысле художественной адекватности. О царившем здесь произволе можно судить хотя бы по заглавиям романа «Когда спящий проснётся». Заключённую в нём метафору социальной революции то заостряли: «Спящий пробуждается», то нейтрализовали: «После двухвекового сна», то исключали: «После дождичка в четверг», в соответствии с «редактурой» текста.

Но дело, видимо, не только в переводах. Дело в том, что русская критика вообще долгое время воспринимала своеобразие Г.Уэллса каким-то «боковым зрением». Е.Замятин, например, писал о «стремительном, аэропланном лёте» его сюжета, делающим для читателя «просто физически невозможным вглядеться в детали, в стиль автора»[160]. Наблюдение, по-своему тонкое, оставляло, тем не менее, в стороне отношение художественного метода Г.Уэллса к науке. В иных случаях это отношение лежит казалось бы, на поверхности. Не зря его социальные прогнозы сравнивались с методом естествоиспытателя, который старается «определить, какой синтез получится от взаимодействия таких-то реактивов»[161]. В других же, как подчёркивал сам писатель, «фантастический элемент» им использован не для научного прогнозирования, как у Ж.Верна, а «только для того, чтобы оттенить и усилить» обычные человеческие чувства. «Под маской прихотливой фантастики, — говорилось в одной из ранних рецензий на роман „Первые люди на Луне”, — скрываются такие злые, такие уничтожающие, такие ядовитые не пародии, не карикатуры, а прогнозы будущего, что романы Г.Уэллса перестают быть простым вымыслом и становятся социологическими предостережениями»[162]. Хотя эти предостережения не перестают быть вместе с тем и пародиями, и карикатурами.

Фантазия Г.Уэллса парадоксально объединяет логическое допущение с условно-поэтическим, что давало ему повод отрицать какое-либо литературное сходство своего творчества с фантастическими романами великого француза. Наукоподобная поэтическая условность в произведениях английского писателя таила порой гениальные предвосхищения принципиально новых открытий, тогда как воображение Жюля Верна следовало хорошо известным и потому укладывавшимся в здравый смысл научным принципам. Сам же Г.Уэллс справедливо обращал внимание на то, например, что его «Машина времени» опередила «представление об относительности, вошедшее в научный обиход значительно позднее»[163].

От литературной критики долго ускользала эта двуединость художественного метода Г.Уэллса. Всестороннее осознание многозначной «обратной связи», постижение того, сколь усложнилась в творчестве Г.Уэллса природа научной фантастики, пришли уже в наше время.

Первоначально же его художественные сюжеты и образы пытались расшифровать как аллегорические метафоры. Апокалиптические картины будущего в ранних романах Г.Уэллса — «Машина времени», «Первые люди на Луне», «Война миров», «Когда спящий проснётся», «Война в воздухе» — расценивались как прямолинейная оппозиция «радужной идее бесконечности прогресса, вечного совершенствования… человечества, грезившейся философам прошлого столетия»[164]. Г.Уэллсу возражали: он-де выдаёт за будущее невозвратное прошлое; элои и морлоки в «Машине времени» — скорее, мол, анахроничное изображение войны классов в Англии XVIII века, так как положение рабочих в XIX веке будто бы несравненно улучшилось[165]. Правонародническая критика «обнаруживала» в произведениях Г.Уэллса аргументы в пользу своих политических доктрин[166]. Черносотенная печать ухитрилась обратить самую радикальную его утопию раннего цикла «Когда спящий проснётся» (искажённую до неузнаваемости реакционным издателем) против «бесплодных мечтаний» в пухе романа Н.Г.Чернышевского «Что делать?»[167].

«… Если бы какая-нибудь партия вздумала приложить Г.Уэллса как печать к своей программе, — иронизировал впоследствии Е.Замятин, — это было бы также смешно, как если бы стали Толстым или Розановым утверждать православие»[168].

* * *

Открытие Г.Уэллса в России пришлось на годы глубокого кризиса всей социальной системы и ожесточённой идеологической борьбы. Литературная критика либерального, правонароднического, черносотенного толка отказывалась видеть, что предостережения английского писателя адресованы капиталистическому прогрессу и буржуазной демократии. То было время пробы сил пролетарского освободительного движения. Под влиянием марксизма русская демократическая печать солидаризировалась с критикой Уэллсова реформизма австрийскими социал-демократами[169]. То обстоятельство, что разоблачительный пафос творчества Г.Уэллса вовсе не чужд надвигавшейся социальной революции, почти не привлекло внимания русской общественной мысли. Публиковавшийся в правонароднических «Заветах» роман «Освобождённый мир» не только развёртывал этническую концепцию Г.Уэллса, но и содержал резкое обвинение против капитализма как источника экономического кризиса и военной опасности. Г.Уэллс писал: «Человечество истощало свои ресурсы … как умалишённый… Вся общественная система стремительно приближалась к полному банкротству»[170]. Г.Уэллс предсказал первую мировую войну: она разразилась едва роман успел выйти в свет…

Прозорливость писателя, предвидевшего нарастание отрицательных последствий научно-технического прогресса и актуальность этой темы, оказалась поистине замечательной… Жанр разоблачительного романа-предостережения, который не случайно получит широкое распространение в фантастике наших дней, был открыт Г.Уэллсом, новаторски реализовавшим важный принцип современной ему социалистической литературы.