Оноре Бальзак - Напутствие животным, стремящимся к почестям

Восторг охватил всех буржуа, всех дам. Ничего не слыхали они до сих пор столь поучительного и столь увлекательного. Какое красноречие! Подобные вещи можно услышать только во Франции! Провинциалы прочли во всех газетах под рубрикой «Парижские известия»:

«Вчера в Атенеуме открылся курс сравнительного изучения инстинктов, читает его талантливый ученик знаменитого Мармуса, создателя этой новой науки. Первая лекция вполне оправдала все ожидания. Ученые-бунтовщики надеялись найти соратника в этом великом зоологе; но он доказал, что инстинкт согласуется с формой. Аудитория приветствовала шумными знаками одобрения полное согласие Мармуса с нашим знаменитым Серсо».

Приверженцы великого философа горестно поразились; они догадывались, что вместо серьезного спора были только слова: «verba et voces»[3]. Они отправились к Мармусу и осыпали его жестокими упреками.

— В ваших руках было будущее науки, и вы изменили ему. Почему вы не захотели создать себе бессмертное имя, провозгласив великий принцип молекулярного притяжения?

— Заметьте, — ответил Мармус, — как тактично ученик мой избегал говорить о вас и оскорблять вас. Мы пощадили Серсо для того, чтобы впоследствии воздать должное вам.

Между тем знаменитый Мармус был выбран депутатом от его родного Восточно-Пиренейского округа; но еще до этого Серсо назначил его где-то профессором какой-то науки, и вследствие его занятости законодательными вопросами пришлось создать должность заместителя по кафедре, занятую библиотекарем, бывшим журналистом, поручившим подготовить курс лекций какому-то безвестному таланту, который время от времени получал от него по двадцати франков.

Предательство стало тогда очевидным. Сэр Фэрнайт, полный негодования, написал в Англию, обратившись с призывом к одиннадцати пэрам, интересовавшимся наукой, и меня купили за четыре тысячи фунтов стерлингов, которые были поделены между профессором и его заместителем.

В настоящее время я так же счастлив, как мой хозяин. Лукавый библиотекарь воспользовался моим путешествием и побывал в Лондоне под тем предлогом, что должен дать инструкции моему сторожу, на самом же деле, чтобы столковаться с ним. Я был в восторге, увидев, какое прекрасное будущее ожидает меня на отведенном мне месте. В этом отношении англичане просто великолепны. Для меня приготовили очаровательную долину величиной в четверть акра, в конце которой находится красивая хижина из бревен красного дерева. Ко мне приставлен констебль, получающий пятьдесят фунтов стерлингов жалованья.

— Милый мой, — сказал ему ученый-обманщик, грудь которого украшал орден Почетного легиона, — если хочешь получать жалованье до самой смерти осла, то позаботься о том, чтобы он никогда не ступал по-ослиному и постоянно смазывай полосы, превращающие его в зебру, жидкостью, которую вручаю тебе и которую потом ты будешь покупать у аптекаря.

Уже четыре года я кормлюсь за счет лондонского Зоологического сада, и мой сторож упорно твердит посетителям, что меня раздобыли бесстрашные, великие английские путешественники Фенман и Даппертон. По-видимому, я тихо окончу свои дни в этой восхитительной обстановке, ничего не делая, только соучаствуя в невинном обмане, которому я обязан ласковыми словами всех хорошеньких мисс и красивых леди, — они угощают меня хлебом, овсом, ячменем, смотрят, как я ступаю двумя левыми ногами, а потом двумя правыми, и восхищаются зебровидными полосками моей шкуры, не понимая их значения.

— Франция не сумела сберечь самое своеобразное на всем земном шаре животное, — говорят директора членам парламента.

Наконец, я решил ходить так, как ходил прежде. Это изменение поступи прославило меня еще больше. Мой хозяин, которого настойчиво называли «знаменитый Мармус», и вся партия, отстаивавшая принцип видоизменения, думали объяснить этот факт себе на пользу, напоминая о том, что покойный барон Серсо предсказывал эту перемену. Моя побежка оказывалась возвратом к тому нерушимому инстинкту, которым бог одарил животных и от которого я и мне подобные отклонились в Африке. Тут же ссылались на изменения в масти диких лошадей американских льяносов и татарских степей, где все масти, явившиеся результатом скрещивания прирученных лошадей, сливались в одну, естественную, подлинную мышино-серую масть диких лошадей. А сторонники теории о едином строении, молекулярном притяжении, о развитии высшего вида и инстинкта в зависимости от среды утверждали, что, наоборот, инстинкт меняется вместе со средой.

Ученый мир разбился на два лагеря: с одной стороны, Мармус, кавалер Почетного легиона, член университетского совета, профессор известной вам науки, член палаты депутатов и академии гуманитарных и политических наук, не написавший ни одной строчки, не сказавший ни одного слова, но признанный приверженцами покойного Серсо за глубокомысленного философа, и, с другой стороны, истинный философ, нашедший себе поддержку у истинных ученых, у немцев, великих мыслителей!

Одна статья оспаривает другую, печатается много диссертаций, появляется много брошюр, но в результате доказана только одна истина: в государственном бюджете имеется крупная контрибуция, которую дураки платят интриганам; всякая кафедра — это котелок для супа, а публика — это овощи; кто умеет молчать — ловчее того, кто говорит; профессором назначают человека не за то, что он сказал, а за то, о чем он умолчал; дело заключается не в том, чтобы знать, а в том, чтобы брать. Мой бывший хозяин всю свою семью устроил на государственное иждивение.

Истинный ученый — это мечтатель, а кто ничего не знает, тот называет себя практиком. Действовать практически — это значит получать деньги и ни о чем не заикаться. Иметь сметку — это значит втереться, как Мармус, между двумя противниками и служить тому из них, кто окажется сильнее.

Попробуйте-ка назвать меня ослом, меня, который дает вам способ возвыситься и резюмирует все науки. Итак, дорогие животные, ничего не меняйте в существующем порядке вещей: в лондонском Зоологическом саду я чувствую себя слишком хорошо для того, чтобы не признать вашу революцию глупостью! О животные! Вы находитесь на вулкане, вы вновь раскрываете жерло революций. Своим послушанием, постоянным одобрением всего происходящего внушим различным государствам мысль о том, что надо создавать побольше зоологических садов, где нас будут кормить за счет людей, где мы спокойно будем проводить дни в хижинах, лежа на лужайках, орошенных бюджетом, среди трельяжей, позолоченных на государственный счет, пользуясь мармусовской синекурой.

Подумайте, из меня после смерти сделают чучело, меня сохранят в коллекции. Да разве могли бы мы достичь подобного бессмертия, оставаясь в естественном состоянии? Музеи — это Пантеон для животных.

Альманах «Сцены частной и общественной жизни животных», 1842 г.

Примечания

1

Горе одинокому (лат.).

2

...притаившийся за решеткой на улице Бюффона. — На улице Бюффона в Париже находятся зоологический сад и зоологический музей.

3

Слова, пустые слова (лат.).