Виссарион Белинский - Кантемир

Чтоб не возвращаться опять к одному и тому же предмету, выпишем теперь же из шестой сатиры стихи, в которых Кантемир казнит насмешкою добровольное унижение человеческого достоинства низкопоклонством и лестью:

С петухами пробудясь, нужно потащитьсяИз дому в дом на поклон, в передних томиться —Полдни торчать на ногах с холопы в беседе,Ни сморкнуть, ни кашлянуть не смея. По обеде{12}Та же жизнь до вечера; ночь вся беспокойноПройдет, думая, к кому поутру пристойноЕще бежать, перед кем гнуть шею и спину,Что слуге в подарок, что понесть господину,Нужно часто полыгать, небылице верить,Что одною скорлупою можно море смерить;Господскую сносить спесь, признавать, что родомМоложе Владимира одним только годом.Хоть ты помнишь, как отец носил кафтан серой;Кривую жену его называть Венерой,И в шальных детях хвалить остроту природну;Не зевать, когда он сам несет сумасбродну,Нужно благодетелем звать того, другого,От кого век не видал добра никакого.

Третья сатира, «К Феофану, епископу новгородскому», написанная в 1730 году, рассуждает о различии страстей человеческих. Тут осмеиваются сребролюбцы, сплетники, болтуны, ханжи, самолюбцы, пьяницы, завистники и т. п. В четвертой сатире, написанной в 1731 году, Кантемир спрашивает свою музу, не пора ли им перестать писать сатиры?

. . . .Многим те не любы,И ворчит уж не один, что где нет мне дела,Там мешаюсь, и кажу себя чересчур смела.

Ты (говорит он своей музе) смело хулишь и находишь свое веселие в том, чтобы бесить злых, «а я вижу, что в чужом пиру мне похмелье». Один (продолжает сатирик) хочет потянуть меня к суду, что, нападая на пьяниц, «умаляю кружальные доходы»; другой, похваляясь, что от доски до доски прочел Библию острожской печати, убедился из нее, что «во мне нечистый дух злословит бороду»; третий сердится, что нападаю на взятки. Тогда сатирик, желая переменить грубый тон на вежливый, начинает иронически хвалить глупцов и негодяев; но это доводит его до сознания, что он не умеет и в шутку хвалить того, что считает дурным.

. . . . Когда хвалы принимаюсьПисать, когда, муза, твой нрав сломить стараюсь, —Сколько ногти ни грызу, и тру лоб вспотелый,С трудом стишка два сплету, да и те не спелы,Жестки, досадны ушам, и на те походят,Что по целой азбуке святых житья водят.[5]Дух твой ленив, и в зубах вязнет твое словоНе забавно, не красно, не сильно, не ново;А как в нравах вредно что усмотрю, умняеСам ставши, под пером стих течет скоряе;Тогда я стихотворцем сам себя поздравлю,И чтецов моих зевать тщетно не заставлю;Проворен, весел спешу, как вождь на победу,Иль как поп с похорон к жирному обеду.

Кантемир заключает эту сатиру тем, что сатиры могут не нравиться только дурным людям и глупцам, на которых нечего смотреть:

Таким одним сатира наша быть противнаМожет; да их нечего щадить, и не дивнаМне любовь их, как и гнев их мне страшен мало.Просить у них не хочу, с ними не присталоВестись, чтоб не почернеть, касаяся сажи;Вредить не могут те мне, пока в сильной стражиНахожуся Матери отечества правой.А коим бог чистый дух дал и разум здравойБеззлобны, беззлобные наши стихи возлюбят,И охотно станут честь, надеясь, что сгубят,Может быть, или уменьшат злые людей нравы,Сколько тем придается им и пользы и славы!

В этих стихах – весь Кантемир! Этот человек не был поэтом, непосредственный художественный талант не был его уделом. Его поэзия – поэзия ума, здравого смысла и благородного сердца. Кантемир в своих стихах – не поэт, а публицист, пишущий о нравах энергически и остроумно. Насмешка и ирония – вот в чем заключается талант Кантемира.

Пятая сатира, «Сатир и Периерг», написанная в 1737 году, в Лондоне, устремлена «на человеческие злонравия вообще». Ее форма очень изысканна, и в целом она скучна; но подробности есть удивительные, как, например, это место:

Болваном Макар вчера казался народу,Годен лишь дрова рубить, или таскать воду;О безумии его худая шла повесть,Углем черным всяк пятнал его плоху совесть.Улыбнулося тому ж счастие Макару, —И сегодня временшик: уж он всем под-паруЧестным, знатным, искусным людям становится,Всяк уму чудному наперерыв дивится,Сколько пользы от него царство ждать имеет.Поправить взглядом одним все легко умеет.{13}Чем бывший глупец пред ним народ весь озлобил;Бог в благополучие ваше его собил.

Заключение этой сатиры особенно забавно. Исчисляя разные человеческие глупости, сатирик говорит:

Пахарь, соху ведучи, иль оброк считая.Не однажды привздохнет, слезы отирая:За что-де меня творец не сделал солдатом?Не ходил бы в серяке, но в платье богатом,Знал бы лишь одно свое ружье да капрала,На правеже бы нога моя не стояла.Для меня б свинья моя только поросилась,С коровы мне б молоко, мне б куря носилась,А то все прикащице, стряпчице, княгинеПонеси в поклон, а сам жирей на мякине.Пришел набор, пахаря вписали в солдаты:Не однажды дымные уж вспомнит палаты,Проклинает жизнь свою в зеленом кафтане,Десятью заплачет в день по сером жупане.То ль не житье было мне, говорит, в крестьянстве?Правда, тогда не ходил я в таком убранстве;Да летом в подклете я, на печи зимоюСыпал, в дожжик из избы я вон ни ногою;Заплачу подушное, оброк господину,Какую же больше найду я тужить причину?Щей горшок, да сам большой, хозяин я дома,Хлеба у меня чрез год, а скотам солома.Дальняя езда мне была съездить в торг для солиИль в праздник пойти в село, и то с доброй воли:А теперь – чорт, не житье, волочись по свету,Все бы рубашка бела, а вымыть чем нету;Ходи в штанах, возися с ружьем пострелым,А где до смерти всех бьют, надобно быть смелым.Ни выспаться некогда, часто нет что кушать;Наряжать мне все собой, а сотерых слушать.Чернец тот, кой день назад чрезмерну охотуИмел ходить в клобуке, и всяку работуВ церкви легку сказывал, прося со слезами.Чтоб и он с небесными в счете был чинами, —Сегодня не то поет: рад бы скинуть рясу,Скучили уж сухари, полетел бы к мясу:Рад к чорту в товарищи, лишь бы бельцом быти,Нет мочи уж ангелом в слабом теле слыти.{14}

Шестая сатира, написанная в 1738 году, рассуждает «о истинном блаженстве». Сатирик доказывает в ней, что истинное счастие заключается в благоразумной середине и в беседе с музами. Седьмая сатира, «к князю Никите Юрьевичу Трубецкому», написанная в 1739 году, в Париже, рассуждает «о воспитании». Эта сатира исполнена таких здравых, гуманных понятий о воспитании, что стоила бы и теперь быть напечатанною золотыми буквами; и не худо было бы, если бы вступающие в брак предварительно заучивали ее наизусть.

Вот несколько отрывков на выдержку:

Завсегда детям твердя строгие уставыНаскучишь: истребишь в них всяку любовь славы,Если часто пред людьми обличать их станешь:Дай им время и играть; сам себя обманешь,Буде станешь торопить лишно спеша дело;Наедине исправлять можешь ты их смело.Ласковость больше в один час детей исправит,Нежь суровость в целый год; кто часто заставитДрожать сына пред собой, хвальну в нем загладитСмелость, и безвременно торопеть повадит.Щастлив, кто надеждою похвал взбудить знаетМладенца; много тому пример пособляет:Относят к сердцу глаза весть уха скоряе.. . . . . . . . . . .Не одни те растят нас, коим наше детствоВверено; со всех сторон находит посредствоВскользнуться внутрь сердца нрав: все, что окружаетМладенца, произвести в нем нрав помогает.{15}. . . . . . . . . .Обычно цвет чистоты первый увядаетОтрока в объятиях рабыни; и знаетУнесши младенец, что небом и землеюОтлыгаться пред отцом, наставлен слугою.Слуги язва детей; родителей злееВсех пример. Часто дети были бы честнее,Если б мать с отцом пред младенцем зналиСобой владеть, и язык свой в узде держали.

Повторяем: такие мысли о воспитании и теперь скорее новы, нежели стары.

Восьмая сатира, «На бесстыдну нахальчивость», написанная в 1739 году, в Париже, заключает в себе понятие сатирика о скромности. Он говорит о том, как осторожно пишет свои стихи, не ленится их херить, прячет надолго в ящик и, сбираясь печатать, выправляет.

Стыдливым, боязливым, и всегда собоюНедовольным быть во мне природы рукоюВтиснено, иль отческим советом из детства.

В параллель себе сатирик противопоставляет людей наглых и бесстыдных.

Кантемир начал было и девятую сатиру, но за болезнию не мог ее написать.