Василий Аксенов - «Квакаем, квакаем…»: предисловия, послесловия, интервью

Юбилей Аксенова

Василий Аксенов живет между Россией и Францией. Свой юбилей он отпраздновал в Биаррице и недавно вернулся с казанского фестиваля в его честь — «Аксенов-фест».

— Василий Павлович, приходится много путешествовать? Когда же вы пишете?

ВАСИЛИЙ АКСЕНОВ; Нет, на самом деле путешествую мало. Времени нет. Чаще всего курсирую между Москвой и Биаррицем. В Америке не был уже три года. Скучаю по Америке. Как проходит мой обычный день?.. Да довольно занудно проходит. Утром я делаю йогу, стою на голове, бегаю — сейчас меньше, не часто, в Лефортовском парке или Нескучном саду, чтобы чуть-чуть размяться, обязательно делаю растяжку… Иногда бывают такие периоды, когда я чувствую, что лучше всего засесть за работу прямо с утра и написать одну или две страницы. А порой тянет ночью трудиться, ведь днем столько суеты…

— Вас Америка сделала таким физкультурником?

— Нет, я увлекся спортом гораздо раньше и приехал туда уже готовым джоггером.

Америка сделала меня… интеллектуалом. Именно там я стал много читать по-английски, да и по-русски тоже: и романы, и критику. До Америки я был богемщиком.

А в США я прожил 24 года и преподавал литературу в университете Джорджа Мейсена под Вашингтоном. Должен сказать, я благодарю небо, что попал в американский университет. Во-первых, я мог неплохо зарабатывать, а во-вторых, я оказался в прекрасном обществе. У меня была мастерская, куда приходили молодые ребята, изучающие литературу, в том числе и русскую. Они что-то сами писали, а потом мы разбирали всякие темы. Были среди них и такие, кто уже успел пробиться, их печатали. Я им рассказывал про теорию романа, про ОПОЯЗ, про теорию остранения и замедления Шкловского — им же ничего этого не преподают! Они понимают, как это важно, что нужно «хватать» и начинают «хватать»! Хотя, с другой стороны, в Америке уже давно изучают Бахтина — «раблезианские» вещи и книгу о Достоевском. Они гораздо раньше нас стали его печатать и объявили гением. У американских студентов я вижу один существенный недостаток: когда они работают над романом, они в первую очередь думают о том, как продать свою1 задумку киноагентам. Вот за это я их всегда ругал. Я обожаю американские университеты, это просто Парфенон. И так же сильно я ненавижу американский книжный бизнес.

— В Америке Вы ощущали себя знаменитостью?

— Как ни странно, я всегда чувствовал, что все меня знают — и издатели, и многие писатели. Но в то же время я никогда не мог сделать там бестселлера, но я и не старался. В Америке меня издавали не из соображений больших денег, а из соображений престижа. Но до поры до времени… Я печатался в одном из самых известных издательств — в Random House. Но их купил немецкий издательский дом Bertelsmann, с потрохами купил, как говорится. Я тогда спросил своего издателя: «Это конец?», но он меня уверял, что ничего не изменится в наших отношениях, что это всего лишь финансовая перестройка. Но со временем новые управленцы выгнали всех писателей вроде меня — анархических, которые не хотели подделываться под коммерческие интересы. Я очень был зол и сказал: «Да пошли вы все! Я из России уехал, чтобы спасти свои романы!» Мы порвали отношения, и я уехал из Америки.

— Не жалеете?

— Нет, у меня сейчас в России все издают. Нет никакой цензуры, а там — жесткая коммерческая цензура. Я стал писать больше романов — в последние годы у меня вышло пять новых произведений. Вот сейчас сажусь за очередной. Хочу написать свой «Амаркорд» — о детстве, о войне, о том, как мы умирали с голоду. Я считаю, что от голодной смерти в войну нас спас только ленд-лиз. И хотя пока у меня нет точно выстроенной композиции, я уже знаю, что действие будет разворачиваться в 40-е годы и будет карнавальная среда, как у Феллини.

— Современная литература вас интересует?

— Молодость моего поколения совпала с «оттепелью», нам повезло. Мы ощущали поэтическую лихорадку, массу вдохновения, движение, ренессанс. А сейчас ничего такого, как ни странно, я не наблюдаю. Нынешнее поколение само себя сует носом в дерьмо. В начале 50-х мы говорили друг другу: «Старик — ты гений!» А сейчас они, наоборот, копают друг под друга. Однако фаза чернухи оказалась не волнующим этапом. Этот период уже закончился, а другой так и не пришел.

— Но вы следите за литературным процессом?

— Два с половиной года назад я был председателем жюри Русского Буккера и за год прочитал 68 романов. Были там интересные работы, которые я не мог протащить через жюри. Мне казалось, что это прямо-таки заговор против меня. Жюри было косное, их невозможно было ни в чем переубедить. С нахальными улыбками, глядя на меня, они как бы говорили: «А вот ему-то мы не дадим премию. Мы его задвинем». Да и жюри из пяти человек — это неправильно, очень мало. Так что мне не понравился роман, которому дали Буккера. Единственное, за что я благодарен, — я много прочел, так что представляю, как и о чем сегодня пишут.

— А свое творчество вы критически оцениваете?

— Мои нынешние вещи лучше, чем те, что написаны в молодые годы. «Звездный билет», «Коллеги»— безумно наивные произведения. «Ожог» — первая настоящая суровая проза с суровыми стихами. Сам я люблю «Новый сладостный стиль», но это не значит, что оно лучшее. Бывает, возьму его с полки и с удовольствием перечитываю. А вот «Коллеги» не могу, меня прямо воротит… Хотя и там было что-то хорошее: характеры героев, время чуть-чуть просвечивает…

— Довольны ли вы экранизацией своих произведений?

— Сериал «Московская сага», честно говоря, разочаровал. В нем не использован весь потенциал романа, и сериал не стал хитом. Была масса попыток экранизировать «Остров Крым», но так и не случилось пока. Недавно мне звонил Василий Ливанов (один из исполнителей главной роли в фильме «Коллеги»). Сказал, что его заваливают письмами зрители — хотят сиквел фильма «Коллеги». Я ему ответил: «Пишите, а уж потом я пройдусь рукой мастера!»

— Вы испытываете ностальгию по советским временам? По 60-м?

— Как ни странно, советская попса, песенки вызывают ностальгию, но все это не стоит того омерзительного, что было в те времена. Нас повсеместно давила цензура. Это неприятное ощущение прищуренных свинских глазок, которые за тобой наблюдают.

— В этом году вы отпраздновали юбилей. Вы ощущаете свой возраст?

— Да, 75 лет. Ни убавишь ни прибавишь. Ничего хорошего в этом нет.

— Почему? А говорят, мудрость…

— Мудрости нет. Вообще, чепуха это все — юбилеи. Все так банально. Мне еще повезло: я ускользнул от этого, был во Франции, а вот мой друг Войнович нет. У него тоже юбилей в этом году. Непристойные толпы народу. Концерт какой-то чудовищный. Кто его делал? С одной стороны, юбилей, а с другой — коммерческая акция второго канала.

— А вы как отпраздновали?

— В Биаррице, узким кругом. Мы сидели на террасе и пили шампанское. Вот и все. Нас всего было 5 человек — я, жена, наши русские друзья, мой ассистент. Ах да! Еще пес, Пушкин.

— Как это, Пушкин?!

— Когда жена увидела его на Арбате, он был такой маленький, голенький и с бакенбардами. Она воскликнула: «Пушкин!» У нее от великого поэта, видимо, такое впечатление — голый и с бакенбардами. Пушкин у нас тибетский спаниель. Кстати, довольно редкая порода.

— А как вы попали в Биарриц?

— Совершенно случайно. Еще живя в Америке, я стал думать, что надо уходить на пенсию, а оставшееся время потратить на литературу. В 1999 году меня пригласили в качестве почетного гостя в Тулузу на русско-французский фестиваль «Волга-Гаронна», Завершив там все дела, решил отдохнуть у моря, взял машину и направился в Биарриц. Так как надоело ездить в Ниццу. Та неделя выдалась на удивление прекрасной — погода стояла чудесная, солнце, серфинг.

— А вы еще и серфингом занимаетесь?

— Да, это не так трудно, главное — далеко не заплывать! А в Биаррице сразу угадывается, что ты раньше читал об этом месте. О Набокове, который провел здесь свое «золотое детство», о Чехове, который тоже жил в Биаррице и раздражался на шум океана. О Стравинском. В начале XX века в Биаррице приезжали аристократы — богатые и знатные. Это было модное место. Весной из Петербурга и Москвы они ехали на поезде в Биарриц. После революции и Гражданской войны, уже потеряв свое богатство, они снова поехали сюда. Так в Биаррице появилась своя коммуна аристократов. Здесь жил князь Юсупов, некоторые наследники престола. Я уже не застал этого времени. Хотя и сейчас в Биаррице живут некоторые из «бывших», они, правда, забыли русский язык. Есть и православный храм — собор Святого Александра Невского, где идут службы, но прихожан очень мало. Зги места называют Серебряным побережьем — Cote d'Argent, по контрасту с Ниццей, которую называют, соответственно, «золотым». Если отдыхать, то в Биаррице от скуки подохнешь. Но я-то приезжаю работать. Устаю от Москвы, мне хочется первое время надышаться воздухом, спать на террасе, высовывая только нос… Потом приступаю к работе. И все равно надоедает, и тогда хочется скорее в Москву, понимаешь, насколько в Москве интереснее. В Биаррице мы живем в небольшом доме с садом, в шестистах метрах от моря.