Бунт красоты. Эстетика Юкио Мисимы и Эдуарда Лимонова - Чанцев Владимирович Александр

разнообразными элементами системы. Пример эклектики, особенно в том, что касается эстетики и этики революции, приводил еще теоретик анархизма П. Ж. Прудон. В «Исповеди революционера» он писал:

«…Революция XIX века не родилась из недр той или другой политической секты, она не есть развитие какого-нибудь одного отвлеченного принципа, не есть торжество интересов какой-нибудь корпорации или какого-нибудь класса. Революция — это есть неизбежный (фаталистический) синтез всех предыдущих движений в религии, философии, политике, социальной экономии и т. д., и т. д.»[220]

Вышесказанное объясняет то, с какой легкостью Лимонов (да и Мисима — особенно в «Море изобилия») привлекал для построения собственной теории — это касается как его эстетики революции, так и эстетики в целом — элементы из совершенно разных, подчас противоречащих друг другу систем. Одной из таких «систем» можно назвать архаическое, мифологическое мышление, элементы которого явственно присутствуют в мотивации Мисимы и Лимонова, в их восхвалении революции и, шире, войны. Вспомним фразы Лимонова: «победа группы над государством», «победа моральной мощи над мегатоннами оружия, победа человека, его воли над механической множественностью и богатством», «желание героев остаться анонимными» — все здесь маркирует эпоху Средневековья или даже архаической древности с отсутствием государства, механицизма, превосходством анонимной группы над наделенной именем индивидуальностью… Сюрреалист и антрополог Роже Кайуа в работе «Человек и сакральное» писал о том, что в современном мире война выполняет те же функции, что и праздник в традиционном обществе (схожие мысли, только в отношении игры, присутствуют и в «Homo Ludens» Й. Хейзинги). В наши дни не осталось места празднику в его исходном значении, война взяла на себя его роль — став временем эксцессов, насилия, нарушения всяческих запретов и табу, временем, когда позволены расточительство и кощунство, разрушение и убийство, когда происходит всеобщее объединение и одновременно полностью переворачивается общественная иерархия. Подобное время торжества «карнавальной культуры» не могло не импонировать Лимонову с его явным интересом к временам Средневековья. Кроме того, в современной войне как замене древнего праздника обоих писателей определенно привлекало и другое — близость к смерти и «источник молодости». Кайуа замечает по этому поводу: «Война, как и праздник, представляет собой время сакрального, период божественной эпифании. Она вводит человека в упоительный мир, заставляя его трепетать от близости смерти и придавая высший смысл любым его поступкам. <…> Все создается войной, от мира же все умирает, погрязая в ветхости. Поэтому войны нужны, дабы возрождать общество и спасать его от смерти[221]. Они предохраняют его от непоправимого воздействия времени. Кровавой бане приписывают свойства источника молодости»[222]. Вспомним тут слова Лимонова о всплеске жизни после «здорового явления» революции…

Трудное общее дело пол

…Социальная вытесненность и зловещая аура сексуальности всегда отождествляются в одних и тех же категориях.

Жан Бодрийяр. «Символический обмен и смерть»

В мемуарной «Книге воды» Лимонов главными принципами «нового эстетизма» называет войну и женщин:

«Новый эстетизм заключался в том, чтобы шагать по мосту через Москву-реку, приближаясь к Кремлю, топать и ритмично скандировать: "Ре-во-люция! Ре-во-люция!" <…> Я инстинктом, ноздрями пса понял, что из всех сюжетов в мире главные — это война и женщина <…>. И еще я понял, что самым современным жанром является биография. Вот я так и шел по этому пути. Мои книги — это моя биография: серия ЖЗЛ»[223]. Впрочем, соположение этих тем вообще характерно для революционного дискурса. Так, в незаконченной книге Бертольда Брехта «Ме-ти. Книга перемен»[224], которую он писал во время эмигрантских скитаний по Европе и в которой он изложил свою антропологию левого интеллектуала, практическую философию революционера, говорится примерно о том же. Чтобы сохранить любовь, считает Брехт, любящие должны привнести в нее некий «третий компонент» (dritte Sache), найти «общее дело»: таким третьим компонентом для левых — мужчин и женщин — могла прежде всего стать революционная деятельность.

При этом, стоит заметить, темы эти у Лимонова соединялись, подчас их трудно было отделить одну от другой. В той же «Книге воды» Лимонов пишет: «Я не боялся ответственности. Трудные женщины — такая же реальность, как трудные дети. Я не боялся трудных женщин. Я их выбирал»[225]. В своей более ранней книге Лимонов объясняет мотивы подобного выбора: «Я не мазохист, — счел нужным заявить я. — Я люблю трудных женщин потому, что они дают мне самое полное ощущение жизни, какое только возможно. Женщина-рабыня, повинующаяся каждому слову мужчины, не мой тип. Для удовольствия мне нужна борьба»[226].

То есть женщины, любовные отношения привлекали Лимонова возможностью борьбы, конфликта, дающего, как и война, максимум острых ощущений и требующего в ответ максимального же проявления всех жизненных сил. Тут можно вспомнить «Эдичку» — сама динамика любовных отношений, пусть и данная в воспоминаниях, кажется, не столь важна для автора и его героя, как конфликты ссор и расставаний.

Уже в книге о детстве Лимонова тема любви шла в связке с темой армии, эстетикой бунта. Ребенок, разговаривая с понравившейся ему девочкой, выдумывает, что где-то в только ему известном тайном месте его ждут целые войска: «Он употреблял нагло армию с суетной целью — похвалялся вооруженными силами перед красавицей. Так диктатор, какой-нибудь новый Маркос, соблазнял новую Имельду своими армиями». В «Молодом негодяе» тема отношений со слабым полом уже привязывается к теме смерти, что вряд ли можно было считать оригинальным даже во времена «Хагакурэ»[227] — герой оказывается в сумасшедшем доме из-за того, что вскрыл себе вены, чтобы «произвести впечатление» на свою тогдашнюю подружку. В «Дневнике неудачника» состояние, в котором находился герой после расставания со своей женой, описывается следующими эпитетами: «Хотел бы я сейчас побыть в таком состоянии, но нельзя, нельзя, к сожалению. Такое видение дается только в страшном несчастье, один раз, и погранично такое состояние только со смертью»[228]. Тема любви оказывается взаимозаменяема с темой смерти, как эрос и танатос у Мисимы. Так, Лимонов «проговаривается» в «Книге воды» о том, что лучшая для него избранница — это смерть: «Девки приходят все лучше, а кончится это тем, что вечно будет целовать та, что с бриллиантовыми зубами и лебяжьими ляжками — Смерть»[229].

Однако с 90‑х годов прошлого века тема любви у Лимонова все активнее подчиняется теме политики, трактуется с идеологической точки зрения. В книге «Дисциплинарный санаторий» Лимонов много теоретизирует о роли секса в современном обществе. В основном он пишет о том, что секс умело используется властями государств для подчинения