Соломон Барт - Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма Собрание сочинений

Пока можно было еще проходить в гетто, мы с Семеновым навещали Барта. Он писал Семенову через меня, мне через Семенова.

В середине ноября гетто закрыли наглухо. Последнее мое свидание с Соломоном вытеснило из моей памяти, смыло все предыдущие. Где мы с ним встречались? В его ли «черной каморке» или в коридоре и в каком антураже?

Он, очевидно, ждал моего прихода, сам открыл дверь, приковыляв на своей деревянной ноге. Тогда впервые в его выражении появилось что-то жалкое, приниженное. Всё лицо его как-то сморщилось, скукожилось, по нему побежали мелкие морщины. Был темный коридор, и в другом его конце сидели рядышком две фигуры, очевидно муж с женой, старые люди. Они были страшно неподвижны, как манекены, как куклы или чучела, и уставились прямо на меня мертвыми, пустыми глазницами.

Слушая мой отчет о последнем свидании с Соломоном, Семенов утирал рукавом слезы.

Лазарь Флейшман

Об этом издании и его составителе[11]

Легкий, случайный пунктир — так можно было бы определить характер сведений о Барте, бывших до последнего времени в распоряжении историков русской поэзии первой половины XX века. Трудно сказать, что явилось тому причиной: самый характер литературного дарования и облика поэта, катастрофические события, обрушившиеся на его поколение, особые условия существования русской литературы в Зарубежье и ее «полицентричность». Но как бы то ни было, читателя этого сборника сочинений Барта не сможет не поразить несоответствие между репутацией (пусть «закулисной») поэта, сложившейся в момент его дебюта, и несомненно веским творческим потенциалом, раскрывающимся при ознакомлении с его работой в последние годы жизни.

Первое упоминание о Барте — закодированное двойным образом — появилось в эмигрантской прессе в 1925 г., когда Георгий Иванов рассказал в своих мемуарных очерках о предыстории одного из литературных начинаний Осипа Мандельштама (зашифрованного криптограммой М.). Сообщив, что «поэт М. был специалистом по основанию издательств, правда, эфемерных. Он был необыкновенно изобретателен в способах склонить какого-нибудь денежного человека на издание альманаха или журнала. На меценатов у него был нюх, как у гончей», Г. Иванов описывает встречу Мандельштама с одним из таких меценатов, неким «Фридрихом Фридриховичем» — «грустным человеком с большим горбом», с которым он свел и мемуариста и которого он уговорил издать альманах с участием лучших современных поэтов, наряду со стихами самого богача. Г. Иванов продолжает:

Маленький седой горбун посмотрел на меня грустно и неодобрительно. Должно быть, мой вид не соответствовал его представлению о редакторе.

Дело было следующее. М. познакомился с этим Фридрихом Фридриховичем в пригородном поезде. Познакомился, определил как «подходящего» и, чтобы не терять времени, привез прямо к Альберу [ресторан. — Л. Ф.]. Горбун был ликерным фабрикантом и писал сонеты о драгоценных камнях. Он соглашался издать сборник, но желал солидного редактора.

Сошлись Мандельштам и меценат на кандидатуре Дм. Цензора в качестве редактора альманаха.

Вышел еще маленький разговор насчет псевдонима мецената. Он осведомился, как будут печатать стихи — по алфавиту или нет. Ему сказали — по алфавиту. «Значит, кто будет первым, Ахматова?» — «Да, Ахматова». — «Ну, так я выбираю себе псевдоним „Аврамов“».

На Аврамова мы не согласились. Фридриху Фридриховичу пришлось примириться с каким-то псевдонимом на Б.[12]

Публикуя соответствующий отрывок из мемуарного очерка Г. Иванова в своих комментариях в антологии Воспоминания о Серебряном веке, Вадим Крейд первым обратил внимание на «несоразмерность» никому не известного имени С. Барта в сборнике Альманахи стихов, выходящие в Петрограде (Вып. 1. Пг.: Цевница, 1915) с именами других его участников — Ахматовой, Блока, Гумилева, Г. Иванова, Кузмина, Мандельштама и редактора сборника Дм. Цензора. Почти одновременно обнародовав письмо С. Барта к Д. Цензору от 19 марта 1915 г., Р. Д. Тименчик сообщил детали подготовки этого сборника[13]. Вместе с тем, суммируя накопленные в связи с «Китайскими тенями» Г. Иванова справки о Барте, один из лучших знатоков русской литературы XX века Н. А. Богомолов заявил: «однако сколько-нибудь значительными сведениями об этом человеке мы не обладаем»[14].

К моменту появления в 1925 г. мемуарного очерка Георгия Иванова анекдотический персонаж его, «Фридрих Фридрихович» — Соломон Барт, успевший в конце 1917 года издать свой собственный сборник стихов Флоридеи, — казалось, бесследно исчез из литературы. Его поэтические дебюты не обратили внимания современной прессы. Более того, обстоятельства выхода этой книги выглядят столь же загадочными, как и биография ее автора: книги нет ни в одной из главных библиотек мира, и можно подозревать, что тираж ее погиб в смуте революционных времен, В нашем томе она перепечатывается по единственному известному нам экземпляру из коллекции Л. М. Турчинского.

Перебравшийся в 1918 г. в Варшаву Барт не принимал никакого участия ни в литературном кружке «Таверна поэтов»[15], ни в каких бы то ни было литературных начинаниях других центров русской диаспоры. Казалось, он совершенно и окончательно выпал из литературы. Тем более поразительным выглядит факт неожиданного всплеска творческой деятельности Барта в начале 1930-х гг., выявившего совершенно новые стороны его поэтического облика. Внезапный выход его из «небытия» после тринадцатилетнего «карантина» состоялся в рамках «Литературного Содружества», созданного при газете За Свободу! в 1929 и просуществовавшего до весны 1937 г. Содружество, с появлением в Варшаве молодого поэта из провинции Льва Гомолицкого, резко расширило свою деятельность, и 1931–1932 гг. стали временем его бурного расцвета. Нет ни малейшего сомнения, что возвращение Барта в литературу состоялось благодаря инициативе Гомолицкого, введшего его в Содружество.

В печати имя Барта впервые проскользнуло в хронике, извещавшей о предстоявшем 3 октября 1931 вечере Содружества, в программе которого числился и доклад С. Барта «О насилии» — на тему, выдвинутую тогда в политических дебатах молодых членов редакции газеты За Свободу!. Доклад не состоялся — «в виду болезни докладчика», как сообщала газета[16]. Спустя три недели в публичном концерте «Содружества» оглашены были стихи Барта в исполнении друга его, руководителя хора русской и цыганской песни Г. В. Семенова. О том, что Барт был в то время практически неизвестной в русской Варшаве фигурой, свидетельствует то, что и в анонсе об этом вечере, и в газетном отчете о нем он назван был С. Бардом[17]. На вечере выступили молодые поэты Л. Гомолицкий, С. Нальянч, С. Войцеховский, С. Киндякова, Г. Соргонин, В. Бранд, прозаик В. Михайлов и др. Подробную статью, источавшую злость по адресу решительно всех участников вечера, несколько позднее поместила львовская газета Русский Голос, находившаяся в натянутых отношениях с эмигрантской верхушкой русской Варшавы. Приведем абзац, относящийся к Барту:

Стихотворение С. Барта, посвященное С. Концевич, читает русский хоровой певец Г. Семенов. Артистическое чтение особенно ярко подчеркнуло бессодержательность описательной лирики Барта. Отрывочность, подбор слов, масса монотонных повторений (камни-тени… тени-камни… и т. д.) бьют своею сухостью, безжизненностью, ненужностью и безотрадностью[18].

Вслед за этим дебютом Барт постепенно приобретает известность в польской столице. 1 ноября 1931 г. он, наряду с Л. Гомолицким, В. Брандом, С. Войцеховским, С. Концевич, читал свои стихи на вечере, устроенном в честь приехавшего в Варшаву Игоря Северянина[19], а в середине декабря выступил с чтением стихов и на вечере, первое отделение которого было отведено докладу Иосифа Чапского о В. В. Розанове, а во втором выступили русские и польские поэты. (Именно это собрание послужило толчком к созданию спустя несколько лет русско-польского кружка «Домик в Коломне».) Межнациональный характер вечера был отмечен Д. В. Философовым, выделившим («безымянным образом») и выступление Барта:

Внешним проявлением внутренней свободы «Содружества» было следующее, совершенно не преднамеренное совпадение: докладчик-поляк говорил о русском писателе. Стихи читали поляки и русские. Украинец (г. Маланюк) не прочел своих стихов только потому, что не захватил с собой своей книги стихов. А одно стихотворение прочел русский еврей[20].

13 февраля 1932 г. Барт впервые выступил в «Содружестве» с докладом. Текст его до нас не дошел, и поэтому мы приводим хроникальную заметку, раскрывающую его содержание: