Михаил Семевский - Прогулка в Тригорское

91

«Будь здоров, сын мой по духу».

92

По словам П. А. Ефремова, нецензурные стихи Языкова «Подите прочь ~ теперь не ночь» были присланы Пушкину из Дерпта Вульфом (см. Сочинения Пушкина, изд. 1882 г., т. VII, стр. 239). Начало своего подражания Языковской «Элегии» Пушкин, по просьбе Вульфа, сообщил ему в письме от 10 октября.

93

Письмо на полулисте, из коего сложен пакет, адрес: «Его благородию А. Н. Вульф, в Дерпт», рукою Вульфа отмечено: «10-го октября 1825 года, село Михайловское». Сего рода примечания — мы выписываем главным образом из чувства страха перед нашими почтенными библиографами. Кстати о сносках вообще: в предыдущей статье мы забыли сделать одну против письма Пушкина, в котором он говорит о своем дяде арапе. Дядя этот — был последний сын знаменитого родоначальника фамилии Ганнибалов: генерал — майор Петр Абрамович Ганнибал. См. «Матер». 1855 г. ч. I, стр. 43. Этот человек был совершенно черен, умер 80 лет от роду. Жил он по соседству от Михайловского в с. Петровском, ныне принадлежащем г-ну Компаньону. У этого Ганнибала была любимая поговорка: «Эй! малый, подай водки алой!» — и сильно любил старик выпить. От одного из братьев его, Исаака Абрамовича, осталось много дочерей. «Как войдешь, бывало, в комнату, где они сидят, — рассказывала нам М. И.,- так точно египетские голуби воркуют… Выговор у них такой африканский, что ль был… И пятки, как есть, у всех их выдавались назад… Одно слово — негритянки…»

94

Эти инициалы Семевский зашифровал буквами N. N. А. П. Керн приезжала с мужем своим генералом Е. Ф. Керном в Тригорское для примирения со своей тетушкой П. А. Осиповой, с которой она незадолго до этого рассорилась. Пушкин неоднократно встречался здесь с А. П. «Пушкина тут не было, — писала много лет спустя — 6 июня 1859 года — А. П. Керн к П. В. Анненкову, — но я его несколько раз видела; он очень не поладил с мужем, а со мною опять был по-прежнему и даже больше — нежен, боясь всех глаз, на него и на меня обращенных» (Л. Н. Майков. «Пушкин». П. 1899, стр. 246).

95

Целиком письмо это, автограф которого хранится в Ленинградской Публичной Библиотеке, см. в издании «Пушкин. Письма…» стр. 166–167.

96

К этому же времени относится переписка Пушкина с г-жею Керн, бывшей с Пр. Алек. в это время в Риге. Письма Алек. Сер. к А. П. К., также к двоюродной сестре ее А. Н. Вульф от 21-го июля и одно письмо к г-же Осиповой, не переданное последней г-жою К., по просьбе самого Пушкина, напечатаны в помянутой выше статье г-жи К. («Биб. для Чт.» 1859 г. кн. IV, стр. 119–122, 133–134).

97

«Материалы» изд. 1855 г. т. I, стр. 163.

98

Экземпляр «Эды и Пиров» Баратынского, присланный Дельвигом П. А. Осиповой, имел на себе следующую надпись автора: «Прасковье Александровне Осиповой от Сочинителя», он хранился в Тригорской библиотеке (см. Б. Л. Модзалевский. Поездка в с. Тригорское — «Пушкин и его соврем.», вып. I, стр. 38), а ныне перешел в ее составе в Пушкинский Дом.

99

Писано на четвертушке, без года и надписи; только выставлено число «20 février».

100

Анекдот этот попадался мне как-то прежде в печати; впервые едва ли он не нашел себе место в лекциях, изданных Мицкевичем о славянских литературах.

101

Этот же рассказ с рядом вариантов записан М.П. Погодиным в его книге «Простая речь о мудреных вещах» (3-е, м. 1875 г. Отдел II, стр. 24): «Вот рассказ Пушкина, не раз слышанный мною при посторонних лицах. Известие о кончине императора Александра I и происходивших вследствие оного колебаниях о престолонаследии дошло до Михайловского около 10 декабря. Пушкину давно хотелось увидеться с его петербургскими приятелями. Рассчитывая, что при таких важных обстоятельствах не обратят строго внимания на его непослушание, он решился отправиться в Петербург… Он положил заехать сперва на квартиру к Рылееву и от него запастись сведениями. Итак, Пушкин приказывает готовить повозку, а слуге собираться с ним в Питер; сам же едет проститься с тригорскими соседками. Но вот, на пути в Тригорское заяц перебегает через дорогу; на возвратном пути, из Тригорского в Михайловское, — еще раз заяц. Пушкин в досаде приезжает домой; ему докладывают, что слуга, назначенный с ним ехать, заболел вдруг белой горячкой. Распоряжение поручается другому. Наконец, повозка заложена, трогаются от подъезда. Глядь, в воротах встречается священник, который шел проститься с отъезжающим барином. Всех этих встреч не под силу суеверному Пушкину: он возвращается от ворот домой и остается у себя в деревне. „А вот каковы были бы следствия моей поездки, — прибавлял Пушкин, — Я рассчитывал приехать в Петербург поздно вечером, чтобы не огласился слишком скоро мой приезд, и следовательно попал бы к Рылееву прямо на совещание 13 декабря. Меня приняли бы с восторгом; вероятно, я попал бы с прочими на Сенатскую площадь и не сидел бы теперь с вами, мои милые“.

102

Сличи этот рассказ с вариантами, помещенными г-жою Фукс в «Казанск. Губ. Вед.» 1844 г., № 2 и г. Анненковым в «Материал, для биографии A.C. Пушкина» 1855 г., стр. 45–46. Кстати заметим, что приводя в наших заметках некоторые из устных рассказов лиц, мы вовсе не стоим за верность этих рассказов различных во всех их мельчайших подробностях: мы хотим сказать, что при всей добросовестности особ, почтивших нас своими беседами о Пушкине и его друзьях, все-таки может случиться, что память изменила им и некоторые, без сомнения, мелкие подробности и кой-какие хронологические данные могли у них спутаться.

103

«Пушкин, — замечает г. Вульф, — едва ли подумал, что значит это слово, — иначе не окрестил бы меня им; я и Языков вовсе не принадлежали к тому роду людей, которых на студентском языке называют филистерами»[250].

104

Поэт H. M. Языков, которого тщательно ожидали в Трйгорском еще летом 1825 года, 5 мая 1826 года писал своему брату из Дерпта: „Вот тебе новость о мне самом: в начале наших летних каникул я поехал на несколько дней к Пушкину“ („Языковский архив“ вып. I, стр. 249).

105

Языков и Вульф могли знать о маршруте больного Жуковского от его друга и родственника — дерптского профессора И. Ф. Мойера: „Жуковский бледен как смерть. Он в начале мая отправляется в Эмс. Это единственное для него спасение. Здесь бы он погиб“, — пишет К. Я. Булгаков 22 апреля 1826 года своему брату в Москву (см. „Русский Архив“ 1903 г., кн. II, стр. 430).

106

Анна Николаевна Вульф, бывшая тогда в Тверской губ. и ведшая оттуда оживленную переписку с Пушкиным; письма поэта за этот период, к сожалению, не сохранились и в печати неизвестны (ответные письма Анны Вульф напечатаны в первом томе академического издания переписки Пушкина).

107

Фамилии А. П. Керн, которую Пушкин назвал в письме „Вавилонской блудницей“, ее мужа и Болтина Семевским были зашифрованы буквами NN. Болтину Лев Сергеевич Пушкин в 1835 году проиграл 10.000 рублей, брат выкупил у Болтина вексель Льва Сергеевича.

108

Это письмо Пушкина к Керн не сохранилось и в печати не известно.

109

Синек или Синское Устье — почтовая станция на реке Великой в 80-ти верстах от Опочки. Из упоминаний Пушкина о Синске видно, что он совершил тогда поездку из Михайловского в Остров, а может быть, и во Псков. По предположению П. А. Ефремова, в Синске Пушкин видел нескромные стихи, „может быть, написанные там на стене, на столе или на скамейке каким-нибудь проезжим, что в прежнее время практиковалось на всех почтовых станциях“ (см. „Новое Время“ 1903 г. № 9900).

110

Письмо на полулисте, сложенном пакетом, с адресом: «Его благ. А. Н. Вульфу в Дерпт».

111

Семевский цитирует это стихотворение не по автографу, а по современной копии, находившейся в альбоме П. А. Осиповой; альбом этот до революции принадлежал кн. A.A. Хованской, где находится теперь — неизвестно.

112

«1-го июля 1826 года Зуево (т. е. Михайловское)». Соч. Пушкина, изд. 1859 г., т. I, стр. 352–353. Зина помнит малейшую черту из знакомства своего с Пушкиным; знакомство это началось еще тогда, когда Пушкину было лет семнадцать. Е. Н. было шесть. Пушкин однажды гулял с нею и раз, подняв ее на руки, спас от собак, бросившихся на малютку… «Что до меня, — говорила мне, между прочим, М. И.,- то я, бывало, все дразню и подшучиваю над Пушкиным: в 1820 году была мода вырезывать и наклеивать разные фигурки из бумаги; я, бывало, вырежу обезьяну, и дразню Пушкина, тот страшно рассердится, а потом вспомнит, что дело имеет с ребенком, и скажет только: „Вы юны, как апрель“. И что за добрая душа был этот Пушкин, всегда в беде поможет; маменьке вздумалось было, чтоб я принялась зубрить грамматику, да, ведь какую — ни больше, ни меньше, как Ломоносовскую. Я принялась было, но, разумеется, это дело показалось мне адским мучением. „Пушкин, заступитесь!“ И что ж вы думаете? Стал он говорить маменьке и так это убедительно, что та и совсем смягчилась; когда же Пушкин сказал: „Я вот отродясь не учил грамматики и никогда ее не знал, а, слава богу, пишу помаленьку и не совсем безграмотен“. Тогда маменька окончательно оставила Ломоносова… Вообще Пушкин говорил всегда убедительно, и на Прасковью Александровну имел большое влияние…»