Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

Ознакомительный фрагмент

«...если бы жена родила (ожидается плод) сына или девку и я ее не дождался, то жена моя имеет сидеть на зeмлях моих на половину с братом моим кн. Василием и имениях матери, а брат на них вступать не мает»[110]. Илья умер спустя неполных десять месяцев после женитьбы[111], в полном расцвете сил, 28 лет от роду, не дождавшись рождения своего ребенка. К концу 1539 года у Беаты родилась дочь Гальшка-Ельжбета[112]. Последовал вторичный раздел между наследниками, по которому Беата получила львиную долю. Василий же мало выиграл, приобретя несколько второстепенных имений и вечные судебные тяжбы с Беатой из-за Степаня и Ровно[113].

По новому разделу Гальшка получила в приданое роковые для нее четыре замка - четыре города: Полонное, Красилов, Чуднов и Острог[114]. Пока же ребенок достигнет совершеннолетия, управлять этими имениями назначался опекун его - в данном случае та же Беата.

Недаром Беата по-латыни значит счастливая.

Вскоре вокруг Гальшки Острожской появляются ее многочисленные женихи. Среди них были такие влиятельные польские магнаты, как Зборовский, Гурко, воевода познанский, и Симеон Слуцкий, князь литовский.

Но Беата жила замкнуто, меняя глушь дальнего острожского имения на краковские монастыри, редко показываясь с дочерью в свете, и всё медлила под всевозможными предлогами склониться в сторону того или другого жениха, точно боялась упустить из своих рук опекаемое приданое дочери.

К этому времени Василий Острожский переселился по соседству с Острогом и жил в Ровно, вблизи наблюдая за каждым шагом Беаты. Он вполне основательно боялся брака Гальшки с кем-либо из польских магнатов, так как такой брак навсегда бы отлучил от рода Острожских их главные имения, и потому Василий давно уже задумал и ждал только случая привести его в исполнение один план, который заключался в том, чтобы выдать племянницу за своего человека, который, женившись на ней, уступил бы ему города и крепости, входящие в ее приданое. И такой человек нашелся. Был это молодой князь Дмитрий Сангушко. Сангушки издавна числились имениями Острожских; дед Дмитрия, Андрей, управлял имениями Острожских, когда Константин Иванович был в семилетнем московском плену, после несчастного сражения под Ведрошей; с отцом же Дмитрия, Федором, Константин Иванович одержал известную каневскую победу.

Дмитрий Сангушко, вернувшись из похода против татар, посетил князя Василия, и здесь между молодыми князьями было решено свататься Дмитрию за Гальшку.

Князь Василий, насчитывавший тогда уже без году тридцать лет, был смугл лицом, коренаст и предрасположен к полноте. Дмитрий же с обветренным, выжженным степным солнцем лицом казался тем, чем он был - молодым воином, уже испытавшим прелесть свободы и опасности в походе и сечи.

Дмитрий, не медля, сделал предложение, написав Беате, которая сразу же почуяла опасность, но прикинулась ничего не имеющей против сватовства и только просила подождать - дать время обдумать и посоветоваться с Его Мостью Королем. Ссылалась же она на короля на том основании, что он в тестаменте мужа значился главным опекуном ее дочери, как это тогда было принято делать в некоторых тестаментах.

Гальшке в то время было четырнадцать лет. По обычаям ее времени выдавать замуж с двенадцати лет, была она на выданьи; обручена же она была с детства с Дмитрием Вишневецким, впоследствии замученным в турецком плену в 1562 году. Обручен был и Дмитрий Сангушко с княжной Полубенской, и это явилось первым препятствием, представившимся князьям, потому что дед княжны Полубенской, Иван Горностай, подал жалобы на Дмитрия королю, узнав о сватовстве. С другой стороны, Беата тайно просила заступничества у короля.

Князь Василий писал Дмитрию, отъехавшему в Черкассы, и звал его вернуться, задумав иной, более простой и быстрый путь. Осенью 1553 года Дмитрий приехал из Черкас игрушкой страстей чужих и своих, влекущих его к трагической развязке...

3

В первых числах января в Книшине, на Полесьи, был назначен коронный суд, в присутствии короля Его Мости и панов радных, по жалобе Беаты на князя Дмитрия Сангушко и князя Василия Острожского «о гвалтовное взятие замку ее упривилеваного Острога и дочки ее княжны Гальшки Ильины Острожское гвалтом взятое». На суд были вызваны королевскими листами оба князя, с требованием представить суду Гальшку.

По тому, что суд был назначен в Книшине, далеко от русско-литовских областей, по составу панов радных, по тому, что в Беате принимали участие такие особы, как Зборовские, Костелецкие и канцлер коронный, а также по тому, что сам король был на стороне Беаты, можно было заранее сказать, в чью пользу склонятся весы правосудия. Должно быть, и сами князья чувствовали это хорошо, раз оба не явились на суд. Василий же прислал лист отворный, что-де «весьма хвор» и явиться не может. Неявка по позову господарскому вменялась в преступление и еще более перевесила часу весов в пользу Беаты.

Прокурор Чернковский нарисовал в своей речи всё происшедшее так:

«Дмитрий писал Беате, прося руку дочери, она отвечала ему, что сама не властна распоряжаться княжной, а как скажет опекун, Его Крулевска Мость, так и будет. Дмитрий всё же назначил день, когда явится “гостем” для личных переговоров. И вот, в назначенный день княгиня, имевшая самые лучшие намерения, увидала большой оршак людей, подъезжавший к замку; а когда они приблизились, узнала среди них князя Дмитрия и князя Василия Острожского. Увидав непрошеного гостя, князя Василия, и не зная, чего ждать от него, находившегося с ней в тяжбах и во вражде, она велела слугам закрыть ворота замка. Но люди Дмитрия и Василия с выстрелами ворвались в замковый двор и при этом многих убили. Потом оба князя поднялись к ней, и Василий много говорил, напоминая о своей опеке над ее дочерью и желая поступить по своей воле. Потом говорил Дмитрий о своих послугах Речипосполитой, заключив словами: “И если король не хочет, то всё же иначе быть не может”. Беата оставалась при своем, что “всё в руках короля”. Тогда князь Василий схватил ее за руки и так толкнул, что она упала. Тогда же он, как дядя, благословил Дмитрия и Гальшку. Молодая княжна стояла и плакала. С Беатой началась истерика; она кричала, что ее дочку берут в неволю. Позвали священника, и, когда он задал вопрос новобрачным, по своей ли воле они сочетаются браком, и княжна ничего не ответила, он сказал, что лучше бы дать время ей подумать, но князь Василий прикрикнул: “Ни о якой раде слов не может быть, чини как сказано, а не будешь, то заставлю силой”. Вокруг стояли слуги с заплаканными глазами. Беату отвели в другую комнату... Она уехала, оставив именье в руках Василия».

К концу речи, произведшей сильное впечатление, прокурор возвысился до пафоса. Он говорил о поруганных законах свободной страны, о посягательстве на святое таинство брака.

В качестве защитника Сангушки на суде выступал Одаховский. В коротких словах он старался опровергнуть главные пункты обвинения. Во-первых, он видел несообразность в поступках жениха, с первых шагов своих делающего всё, чтобы восстановить против себя мать невесты, самую невесту и правительство. Это не ладилось ни с его именем, ни со здравым смыслом. Во-вторых, если князья и проникли в замок, то уж никак не с боем. Ехали они со своими слугами в восемьдесят коней, - с невооруженными слугами, как всегда при выездах. В замке же постоянное число охраны - тысяча коней, кроме того, замок хорошо укреплен: окружен рвом с подъемным мостом, обнесен стенами с тяжелыми воротами. Очевидна нелепость предположения, что восемьдесят человек, без осадных орудий, могли взять приступом такое укрепленное место. Никто не был убит, никакого шуму не было; князья въехали в замок как гости. Княжна же Дмитрию отдана дядей, ее опекуном, и венчана законным обрядом - священником. А если князем Bасилием и было что сказано в повышенном тоне, то в этом не без вины и сама Беата, раздражившая его своей двуличностью. Дмитрий же взял именья, находящиеся в приданом жены, по праву мужа, следовательно, на законном основании[115].

Несмотря на эти доводы, суд вынес приговор роковой для Сангушки, хотя и обошел молчанием о соответственном наказании Василия.

Приговор этот, с удалением бесконечных повторений, лишних титулов и прочей формалистики деловодства того времени, звучит так:

«Лета Божего нароженя 1554, месяца генваря 3 дня, в середу по новом лете первую.

Господарь Король Его Мость и великий князь Жигмонт Август с паны радами их мостями рачил седети на справе судовной в Крывде старостиное Бреславское и Винницкое, княгини Ильиное Острожское, княгини Бияты с Костельца, доглядаючи и чинечи ей справедливость о гвалтовное взятие замку ее упривилеваного Острога и дочки ее княжны Галшки Илины Острожское гвалтом взятое и замордованое насильством и гвалтом паненского через старосту Черкаского и Каневского князя Дмитра Феодоровича Сангушковича, который речи мандатом господарским позван перед господаря Его Мость... иж князь Василей Константинович Острожский маршалок и проч.... позван есть на иншей день в той же справе ведже иж князь Димитр головным поводом мое речи и гвалтовником есть... и должен поставить перед суд и Гальшку... (далее приводится отворный лист Василия; затем следует обвинительный акт Сангушки).