Александр Шмаков - Письма из Лозанны

С. Черепанов прочитал первую главу из повести «Северный ветер». И навсегда запомнился ему совет Малышкина:

— Надо писать только правду и ничего не выдумывать о людях…

Из окна редакции было видно, как горели костры. Строители варили кашу в больших казанах. Малышкин всматривался в эту картину и все расспрашивал о стройке. Черепанов рассказывал ему обо всем и в подтверждение своих слов подал пачку рабкоровских заметок для ознакомления.

Делясь своими мыслями, А. Малышкин сказал, что его, главным образом, занимает психология бывших «уездных людей» — героев Глеба Успенского, что свою будущую повесть он думает построить именно на этом материале. На производстве, у станка таким людям приходится расставаться с собственническими замашками.

— Я обязательно снова приеду сюда, — особо подчеркнул Малышкин. — Писатель должен держать непрерывную связь с такими крупными строительствами, как Магнитострой и Челябстрой.

Малышкин начал писать роман зимой 1932 года. Ф. Гладков вспоминал, что трудился он с «беспощадным самокритическим упрямством».

Роман «Люди из захолустья» был опубликован в журнале «Новый мир» в 1937 году. Через год вышел отдельным изданием.

В Центральном государственном архиве литературы и искусства сохранились гранки с собственноручной правкой А. Малышкина. Они показывают, как писатель совершенствовал свой текст: вычеркивал фразы, абзацы, сдерживающие развитие сюжета, вносил смысловые и стилистические исправления. Особенно большой правке подверглись главы: «Едут», «За горами, за долами», «Дела делались», «На земле предков», «Тают снега».{118}

Не будь всего этого, не получили бы своего развития и завершения образы романа, в котором выведены активные строители новой жизни.

Именно в этом видел огромную заслугу писателя М. И. Калинин, высоко оценивший роман «Люди из захолустья»:

«Здесь удивительно конкретно, в соответствии с жизненной правдой, показан рост людей из маленьких городов захолустья на больших стройках. У нас этот рост идет повсюду и во всех сферах человеческой деятельности».{119}

«Время, вперед!»

Творчество В. Катаева — это целая эпоха в жизни советского народа, охватывающая события от восстания на броненосце «Потемкин» до наших дней.

Достаточно назвать произведения: «Белеет парус одинокий», «Хуторок в степи», «Зимний ветер», «Катакомбы», цикл романов «Волны Черного моря», «Я сын трудового народа», «Время, вперед!», наконец, его необычные книги «Маленькая железная дверь в стене», «Алмазный мой венец», как перед взором читателя предстанет огромный мир нашего современника, титаническая работа самого писателя.

На таких книгах, как «Белеет парус одинокий» и «Я сын трудового народа», воспиталось не одно поколение молодых людей.

Завидная роль выпала и книге «Время, вперед!», посвященной дням строительства Магнитки. Почти сорок лет спустя В. Катаев писал:

«Я хотел создать вещь, которая бы не только отражала один из участков строительства, в данном случае Магнитогорска, но как бы погружала читателя с головой в его ритм, в его горячий воздух, во все его неповторимые героические подробности, пронизанные насквозь одной идеей темпа, решающего все.

Я хотел, чтобы «Время, вперед!» несло в себе печать эпохи. Я хотел, чтобы моя хроника сохранила интерес и для читателей будущего, являясь для него хроникой уже как бы «исторической».{120}

Писатель совершил две поездки на строительство, был свидетелем знаменитых магнитогорских «бетонных рекордов».

«Материал я не искал, он сам на меня наваливался. Я приехал на Магнитную гору с готовой идеей скорости темпа и сразу попал на рекорды.

Я включился в группу журналистов, мы занимались перенесением опыта лучших бетономешалок на другие объекты, давали информацию в прессу, — словом, вели обычную газетную, пропагандистскую работу. Материал стройки воспринимался не чисто эстетически, а практически, и это был самый правильный метод освоения новых тематических пластов».{121}

И по горячим следам, в 1932 году, писатель рассказывал примерно то же самое:

«Я приехал на Магнитострой в июне прошлого года в самом начале социалистического соревнования магнитогорцев с харьковцами (Харьковский тракторный завод). Задачей соревнования являлось максимальное увеличение выработки жидкого бетона. На примере этого соревнования увидел, какой относительный смысл в условиях нашей работы имеет время».{122}

Далее писатель сообщает, что продолжает поддерживать связи с рабочими, инженерами и журналистами Магнитостроя, с руководителями гигантской стройки на Урале.

«Должен сказать, что я там увидел действительно новые типы журналистов: корреспондента РОСТА тов. Смолян и корреспондента «Комсомольской правды» тов. Нариньяни, которые проводят очень большую работу, участвуют во всех областях жизни Магнитостроя».{123}

Валентин Катаев пишет, что после поездки на Магнитку он начал книгу-хронику «Время, вперед!», в которой думает показать всего 24 часа стройки — три рабочие смены.

«В своей книге «Время, вперед!», — заканчивает он, — я говорю: Время летело сквозь них. Они менялись во времени, как в походе. Новобранцы становились бойцами, бойцы — героями, герои — вождями».

В первый раз В. Катаев приехал на Магнитку с Демьяном Бедным после посещения Днепрогэса, Ростсельмаша, Сталинградского тракторного.

Магнитка потрясла воображение писателя дерзким замыслом: «Построить в глуши пугачевских степей величайший в мире металлургический комбинат».

«Тогда, помню, я буквально упивался небывалой, неповторимой, быть может, единственной в истории человечества картиной вдохновенного труда целого народа, превращавшего свою отсталую страну из аграрной в индустриальную.

Я видел, как в ходе строительства рождались тысячи героев-ударников — цвет рабочего класса, как переворачивался старый и возникал новый, небывалый, еще никем не виданный и не описанный мир социалистического будущего. Хотелось, чтобы ни одна мелочь не была забыта для Истории».{124}

Через много лет после тех дней с командировочным удостоверением «Правды» В. Катаев снова прибыл в Магнитогорск. Он не узнал города, его удивление перед грандиозностью свершенного и содеянного народом выражено в очерке «Магнитка». Позднее он скажет, что для людей его поколения Магнитка незабываема, как первая любовь.

«Каждое дерево и каждый куст — карагач, сирень, тополь, липа, которые я помню еще саженцами, — теперь представляли чудо зимней красоты: иные из них напоминали волшебные изделия русских кружевниц, иные стояли вдоль палевых и розовых многоэтажных домов, как некие белокаменные скульптуры, иные были разительно схожи с хрупкими кустами известковых кораллов синеватого подводного царства, иные — с ветвистыми оленьими рогами, осыпанными мельчайшими кристаллами уральских самоцветов, и город Магнитогорск, потонувший в облаках морозного, солнечного тумана, был сказочно хорош в своем царственно русском горностаевом убранстве — город осуществленной мечты».{125}

Так поэтично он представил сегодняшний Магнитогорск в своей сверкающей яркими метафорами книге «Трава забвения». В маленьком очерке «О себе» он опять вспомнит первый приезд на Урал:

«…остановился наш поезд у горы Магнитной. Меня так поразило все вокруг, что я решил немедленно сойти с поезда и остаться в Магнитогорске.

— До свидания, Ефим Алексеевич! — сказал я Демьяну Бедному, спрыгнув с вагонной подножки.

— Будьте здоровы, желаю вам успеха! — ответил он. — Очень жаль, что я не так молод, как вы, и придется вернуться в Москву. А то бы я с удовольствием остался здесь.

Я был восхищен грандиозностью всего увиденного на Магнитке, величайшим энтузиазмом народа, который строил для себя. Это тоже была революция. Тогда появилась моя книга «Время, вперед!»{126}

В «Траве забвения», книге об Иване Бунине и Владимире Маяковском, говорится, что название романа было подсказано Маяковским. Поэт прочитал Катаеву «Марш времени»: «Шагай, страна, быстрей, моя коммуна у ворот. Время, вперед! Вре-мя, вперед!» — и спросил, понравятся ли стихи Мейерхольду? Валентин Катаев ответил:

«— Он будет в восторге. В этом же самая суть нашей сегодняшней жизни. Время, вперед! Гениальное название для романа о пятилетке.

— Вот вы его и напишите, этот роман. Хотя бы о Магнитострое. Названье «Время, вперед!» дарю, — великодушно сказал Маяковский, посмотрев на меня строгими, оценивающими глазами».{127}