Млечный Путь. Номер 3, 2019 - Геннадий Краснухин

плоскогубцы и стал сгибать шпеньки, надеясь так уменьшить расстояние между ними. Согнул и воткнул-таки в гнездо, которое оказалось под током ...

По черным полосам на обеих ладонях, которые показал нам врач-реаниматор, было ясно: он взялся двумя руками за рога антенны, чтобы ее отрегулировать. Сердце, перенесшее не один инфаркт, не выдержало этих 220 вольт.

Рядом с ним на ковре лежали плоскогубцы и антенна...

Когда Ангелина Николаевна вошла в комнату и увидела это, она распахнула окно, стала кричать, звать пожарников, казарма которых была напротив, на другой стороне узкой улицы, потом тут же позвонила Максимову. Прибежали пожарники с врачом-реаниматором (в каждой французской пожарной команде он непременно есть и на все вызовы едет впереди команды). Но было поздно...

Естественно, тут же пошли слухи о том, что Галич погиб "от рук КГБ".

Только это был чистейший несчастный случай, результат полной неспособности Галича что-нибудь сделать руками.

Отпевали Галича 22 декабря 1977 года в парижском Соборе Александра Невского".

13 НОЯБРЯ

Вообще-то руководство "Литературной газеты" в начале семидесятых было не робкого десятка. Но и оно струхнуло, когда решил уехать в Израиль наш бывший заведующий отделом информации, а потом обозреватель отдела науки Виктор Перельман.

До газеты он работал в журнале "Советские профсоюзы", был членом компартии, и ничего не предвещало, что он решится на этот шаг.

Потом это стало почти обыденным делом во всех редакциях: ну, подал ты заявление на выезд, ну, исключили тебя из партии, из Союза журналистов, ну, выгнали с работы. Но Перельман был первым нашим эмигрантом, и руководство попросту не знало, как отнестись к его заявлению.

То есть, из партии его выкинули мгновенно, даже не дожидаясь его присутствия на собрании.

Правда, мне говорили, что он и не рвался там присутствовать - написал письмо, где выражал согласие с любым решением. И на собрании ячейки Союза журналистов он не присутствовал. Его исключили заочно. Я был на этом собрании и удивлялся многим нашим весьма прогрессивно мыслящим журналистам, которые тянули руку, вставали, отрекались от любых намеков на содружество с Перельманом, клеймили его позором, и, как ни в чем не бывало, садились на свое место.

Словом, Перельман был уволен и потом долго еще не мог уехать, так как всеведущее ведомство придумало поначалу, что любого ранга журналист является причастным к государственной тайне.

Потребовалось вмешательство президента США, приехавшего в СССР и специально по этому поводу переговорившего с Брежневым. Перельмана выпустили.

Конечно, поскольку Перельман был, так сказать, первопроходцем, предугадать такие последствия его поступка не мог никто.

- Гена, - сказала мне сотрудница нашего отдела Нина Подзорова, - представляете, я вчера видела Перельмана.

- Ну и что из этого? - спросил я.

- Вы знаете, - проникновенно сказала Нина, - мы с вами на войне не были, врагов не видели. И вот я вдруг почувствовала, что такое враг. Я посмотрела на его походку, на выражение его лица и подумала, как же я раньше не распознала заклятого врага - ведь все в нем вражеское.

Нет, Подзорова не кривила душой: она на самом деле так думала. Хотя, отдадим должное редакции, подобных дур у нас в редакции было мало.

Я его тоже встретил в газете уже после увольнения. Приходил оформлять какие-то бумаги. Расстались дружелюбно. На мой вопрос, что он будет там делать, ответил: "Жить! Жить свободным человеком!"

Ему это удалось. Вопреки моим сомнением. Дело в том, что его статьи и очерки в "Литературке" ничем не блистали. Фамилия его вряд ли запомнилась читателям. А здесь через некоторое время попадается мне в тамиздате новый израильский журнал "Время, и мы". Номер первый.

- Журнал Перельмана, - говорят мне.

- Виктора? - удивляюсь я.

- Да, - отвечают. - Утром принесешь назад.

Читаю. Точнее, просмотрев оглавление, начинаю читать со статьи самого Перельмана "Гайд-Парк при социализме". Мне понравилось. Вспомнилось его: "Жить свободным человеком!" Статья о нашей газете. Написанная с полной раскованностью, которую способна дать свобода!

Любопытно, что, кроме года его рождения, более точной даты рождения Виктора Борисовича я не нашел. Он родился в 1929-м. Зато все справочники засекли дату его смерти 13 ноября 2003 года.

Почему так получилось, я не знаю.

Он оказался не только хорошим редактором, но и хорошим писателем. Написал книги "Театр абсурда" (1984) и "Покинутая Россия" (1989). Последняя доступна в Интернете. Советую почитать.

7 ДЕКАБРЯ

Выдающийся еврейский поэт Перец Маркиш, писавший на идише, родился 7 декабря 1895 года в местечке на Волыни. Он был единственным еврейским писателем, получившим в первое большое награждение советских писателей в 1939 году, орден Ленина.

В 1918 году он написал поэму "Волынь", которая вкупе с его сборником стихов "Пороги", заявила о нем, как о крупнейшем поэте.

Он очень много пишет. И когда с польским паспортом с 1921 по 1926 год живет в Варшаве, Берлине, Париже, Лондоне, Риме. И когда возвращается в Россию, где активно участвует в общественной жизни, пишет о главных кампаниях того периода, издает в переводе на русский язык книги "Из века в век" (1930), "Земля" (1931), "Рубеж" (1933), "Голос гражданина" (1938), "Мать партизана" (1938), "Семья Овадис" (1938, 1941). Его переводили А. Ахматова, Э. Багрицкий, П. Антокольский и другие известные поэты.

В 1940 году, когда Сталин дружил с Гитлером, Маркиш написал поэму "Танцовщица из гетто". К счастью, в то время органы про нее не прознали, а в 1942 году Маркиш мог ее смело печатать. И напечатал.

Его пьесы не только ставились на сцене ГОСЕТа (гос. еврейского театра), но и публиковались отдельной книгой.

Он автор монографии "Михоэлс" (1939), лучшей биографии этого великого актера и режиссера.

Во время войны он был членом ЕАК - Еврейского Антифашистского Комитета, редактировал сборник "Цум зиг" ("К победе", 1944) и литературно-художественный альманах "Хеймланд" ("Родина", 1947-1948).

А на преследования евреев, начавшихся с убийства Михоэлса, отреагировал жестко. Прежде всего, выступая на панихиде по Михоэлсу, который если верить советской прессе умер своей смертью, не поверил ей, прочитал, в частности (перевод А. Штейнберга):

Разбитое лицо колючий снег занес,

От жадной тьмы укрыв бесчисленные шрамы.

Но вытекли глаза двумя ручьями слез,

В продавленной груди клокочет крик упрямый:

- О Вечность! Я на твой поруганный порог

Иду зарубленный, убитый, бездыханный.

Следы злодейства я, как мой народ, сберег,

Чтоб ты узнала нас, вглядевшись в эти раны.

Сочти их до одной. Я спас от