Маска или лицо - Майкл Редгрейв

Сегодня, однако, два неожиданных обстоятельства так приподняли ее настроение, что она играла непринужденно, со всей щедростью чувства, чего ей всегда недоставало. В результате наш актер, на котором в основном и держится пьеса, был сам удивлен собственными изобретательностью и разнообразием. Какое-то место в роли, на которое раньше он никогда не обращал внимания, вдруг засверкало само собой и было им отлично проведено. И в ту минуту, когда это ему удалось, его маленький наставник, гнездящийся в мозгу, шепнул ему: «Тебе никогда больше не удастся так хорошо сыграть это место». На протяжении всего стектакля роль развертывалась с такой широтой, что зрители млели от удовольствия, за исключением разве нескольких прирожденных оппозиционеров, которые, однако, вынуждены были признать, что «без «него» и спектакля бы не было».

В разгар этого неожиданно расцветшего вечернего представления, во время второго антракта, наш актер пригласил свою партнершу поужинать с ним после спектакля. Ничто не доставит ей большего удовольствия, ответила она. Но, вернувшись к себе в уборную, она нашла там телефонограмму, смысл которой, коротко говоря, сводился к тому, что в ее профессиональных интересах выгоднее поужинать сегодня в другом месте: у одного кинопродюсера родилась «интересная идейка»…

Итак, к концу последнего акта хорошее настроение нашего актера было смыто потоком ее извинений. Она не может идти с ним ужинать, хотя и не открывает ему истинную причину своего отказа, чтобы не ранить его самолюбия. Она придумывает некое таинственное недомогание — объяснение, которое ранит его еще больше.

К счастью, однако, к нему зашел после спектакля посетитель — выдающийся режиссер одного из наших двух театров, которые мы за отсутствием подлинного «Национального театра» зовем этим именем. Хорошо известный своим преданным отношением к классике, он высказал предположение, что нашего друга, может быть, привлечет возможность сыграть Мальволио в «Двенадцатой ночи». Сам режиссер был человек, внушающий доверие, и предложенное им толкование образа Мальволио, основанное на столь знакомом всем облике этого популярного героя, в принципе должно было заинтересовать каждого. Но не так-то легко уловить в свои сети актера, имя которого надежно застраховано световой рекламой. Он оттягивает ответ, ссылаясь на то, что никогда не видел этой пьесы на сцене и не перечитывал ее с тех пор, как еще в школе играл камеристку Оливии Марию. Но он непременно прочтет ее завтра и позвонит по телефону в понедельник, в крайнем случае во вторник утром.

Обида, нанесенная актеру его партнершей, была к этому времени уже забыта. С самодовольным чувством вышел он из своего автомобиля и поднялся по ступеням Кембл-клуба [48], где он бывает лишь изредка, хотя давно уже состоит его членом. Развешанные в этом клубе картины Зофани [49], которыми все так восхищаются, угнетают его своим неправдоподобием и чопорностью портретов, напоминающих не столько изображенных на них актеров, сколько людей, старающихся быть похожими на актеров. Когда он разглядывает картины в клубе, ему больше всего нравятся работы менее значительных художников, например Клинта, который изображает театральный мир таким, каким он его видит, во всей текучести его движения. Актер приехал в Кембл-клуб вспомнив, что был приглашен на званый обед, устраиваемый в гостиной Сары Сиддонс [50]. Он почти забыл о приглашении, но в эту минуту оно кажется ему весьма своевременным.

Его встретили тепло, и в этом смешанном обществе адвокатов и врачей он заметил одного из своих коллег, бородатого рыцаря театра. Милейший сэр Хьюберт просто захлебывался от сознания собственного авторитета и сладости своих манер. Наш приятель хотел увильнуть от всяких профессионально-цеховых разговоров, но в обществе сэра Хьюберта это обычно не удается; раздувая не столько интерес, сколько голое любопытство, сэр Хьюберт утверждал, будто все горят желанием узнать, что намерен делать наш преуспевающий герой экрана и ведущий актер театра на Шефтсбери-авеню по окончании своего пребывания в этом городе, если оно вообще когда-либо закончится.

Все это произвело на нашего актера леденящее впечатление, так как он с истинно профессиональной неприязнью относился ко всяким публичным разговорам о своих дальнейших планах. Однако нельзя терять удобный случай, и он запускает пробный шар:

— Вы можете смеяться до потери сознания, дружище, но что вы скажете, если увидите меня в роли Мальволио?

Курьезно-вопросительная пауза.

Затем следуют разъяснения, и, наконец, сэр Хьюберт, выждав момент, изрекает окончательное заключение:

— Интересно! Очень! Вы в самом деле будете играть Мальволио?

— Не знаю еще. Поэтому я вас и спрашиваю.

— О! Страшно интересно! Я приду на премьеру.

Сладостный шепот одобрения исходит от группы джентльменов, из коих не все в состоянии припомнить, в какой именно пьесе фигурирует Мальволио.

Ободренный, но поистине скромный и даже робкий, когда он чувствует себя в непривычной обстановке, актер говорит: «Ведь я уже не новичок в том, что касается Эвонского Барда или Шекспировского канона — называйте это как хотите…»

Сэр Хьюберт медленно переводит дыхание, и трудно сказать, облегчает он этим душу или пищеварение.

— Да, да,— говорит он, и голос его гудит сильнее обычного. — Да, да. Старик умеет добраться до каждого из нас.

***

В бистро неподалеку от бульвара Клиши наш юный химик-неудачник занят разговором с другим актером, человеком, сама внешность которого уже обеспечивает ему время от времени участие в киносъемках и возможность заработка. Лицо у него необычное, усталое, изрезанное глубокими морщинами. Весь свой рабочий день он провел на студии, где и встретился со своим юным собеседником. Он сказал, что у него был разговор с одним режиссером, представителем нового театрального движения, известного под названием «Народный театр», человеком энергичным и умным [51]. Это популярный актер, хороший организатор и прирожденный руководитель. Один из молодых участников его труппы серьезно заболел, и ему требуется срочная замена. Юному актеру-химику не мешает попросить позволения показаться.

— Чего ради? У них там наверняка сотни таких, как я, если он уже не нашел кого-нибудь!

— Никогда не мешает попытаться. Я думаю, у него выйдет что-нибудь с этим театром. Он умеет действовать на воображение публики, и, во всяком случае, он собрал очень хороших актеров. А для вас самое необходимое — это поработать в хорошей труппе с режиссером, который умеет зажечь. И лучше всего поработать в такой труппе, как эта, в деле, в которое, вложена идея.

Однако молодой трагик продолжает капризничать.

— Это не слишком новая идея — нести классику в массы. Что тут такого?

— Может быть, она и не очень новая, однако за последние тридцать лет редко кому удавалось ее осуществить.

— Вам серьезно нравится вся эта чепуха, все