Полка: История русской поэзии - Лев Владимирович Оборин

class="z1" alt="" src="images/i_337.jpg"/>

Вот ещё один пример – стихотворение 1968 года:

Зыки да рыки.

Рыки да зэки.

Рабочие руки.

Рабсила.

И всё как по маслу.

И всё как по Марксу,

по Энгельсу.

Лаконичное по форме, оно заключает в себе сразу несколько безотказно работающих приёмов, которые противоречат один другому на микроуровне, будто бы раскачивая стихотворение изнутри. Это повтор и вариативность («зыки да рыки», «рыки да зэки»), «остранённый» соположением с «рык» жаргонизм «зэк»; казалось бы, нормативно-советское сокращение «рабочая сила» до «рабсила», поставленное рядом с полным «рабочие руки», подчёркивает скрытое в сокращении слово «раб»; поговорка «как по маслу» превращается в намеренный малапропизм «как по Марксу» – и остаётся при этом моральной констатацией: рабства зэков не замечают, как будто так и должно быть. Стихотворение «не выпендривается» («Не выпендривайся. // В этом тоже – смысл поэзии»), но заключает в себе гораздо больший подрывной потенциал, чем громкие декларации «официальных» авангардистов 1960-х, о которых Сатуновский, как и другие лианозовцы, отзывался в лучшем случае иронически, в худшем – презрительно. Впрочем, шестидесятникам-неоклассикам от него доставалось не меньше: «Приветствую вас, эпигончики, / чистенькие, как бибигончики, / тульским Левшой подкованные, / в "Юности" опубликованные».

Генрих Сапгир и Игорь Холин. 1975 год[422]

Игорь Холин (1920–1999) – детдомовец, беспризорник, участник Великой Отечественной – после драки с сослуживцем попал в заключение и (служа в «самоохране» и пользуясь возможностью покидать зону) познакомился с сотрудницей местной библиотеки – женой Евгения Кропивницкого, художницей Ольгой Потаповой. Та, удивившись интересу зэка к поэзии, познакомила его с мужем. Холин прославился в первую очередь «барачной» поэзией – этот термин одно время был синонимом лианозовского конкретизма. Стихи из цикла «Жители барака» – это стихи-констатации, лишённые всякого украшательства, соответствующие экзистенциальному положению «голых людей на голой земле». Поводом для текста может служить нарочито незначительный эпизод:

«Мороз сегодня крепкий», –

Поёживаясь зябко,

Один – который в кепке, –

Сказал другому – в шапке.

А тот в ответ на это:

«А ты что ж думал – лето?»

Человеческие взаимодействия здесь – жалкие и приземлённые: «Недавно женился. Она – вдова. / Буфетчица из ресторана "Москва". / Старше в два раза. / Без одного глаза. / Имеет квартиру у института МАИ. / Предположил: "Помрёт, комнаты мои"». Здесь пьют, изменяют и дерутся: «У сарая – бочка, / Рядом – водку пьют, / У соседа дочку / В это время бьют». Любая экзистенциальная ситуация, даже смерть, встраивается в череду неотличимых друг от друга рутинных событий и становится объектом констатирующего, «непоэтического языка»:

Работал машинистом портального крана.

Свалился на дно котлована.

Комиссия заключила: «Виновата сырая погода».

Жена довольна:

Похороны за счет завода.

Этот язык протокола почти не позволяет сделать выводы об авторской позиции, но иногда она показывается в барачных стихах Холина: «Умерла в бараке 47 лет. / Детей нет. / Работала в мужском туалете. / Для чего жила на свете?»

За пределами «барачной» поэзии лапидарная манера Холина могла давать другие эффекты, в том числе иронические: в цикле «Космические» Холин обыгрывает энтузиазм, возникший в СССР на волне успехов космонавтики. В основу этой игры также добавляются наивные мечты научной фантастики и, возможно, идеи философов-космистов (при этом Холин, как и другие поэты «второго авангарда», зарабатывал детской литературой, и среди его детских книжек есть и поэзия о космических путешествиях). События вселенского масштаба, определяющие судьбы звёзд и планет, здесь сплавлены с духом советской бюрократии:

Технический

Космический комитет

Заседал

400 лет

Наконец

Ожил зал

Товарищ Моторов

Доказал

Что Вселенная

Это овал

За гранью которого

По мнению Моторова

Голубой

Слой

Эмилокрептоновой коры

Сквозь который

Можно пробиться

В иные миры

Нужен таран

Вот его план

С виду это

Обыкновенный

Керосиновый жбан

Размером с Венеру

Будет взрыв

Необходима

Наступательная тактика

Пострадает

Одна Галактика

Для остального

Света

Это безопасно

Каково мнение комитета

Принято единогласно

Эта готовность выворачивать наизнанку поэтику лозунга (роднящая поэтику Холина с более поздними опытами концептуалистов) могла порождать и вещи откровенно трансгрессивные. Лозунговость, протокольность конкретистской поэзии Холина оказывается мощным орудием – скажем, в визионерской поэме «Умер земной шар» (1965) короткие, рубленые строки создают апокалиптическую картину и одновременно разворачивают версию мировой истории согласно «барачному» взгляду: «Эти гады / Эти маленькие ничтожества / Оказались живучими / Донельзя / Они поедали / Животных / Травы / Камни / Появились поэты / Художники / Оскар Рабин / Хвостенко / Сапгир / Холин / И др». Упоминание Алексея Хвостенко, не входившего в Лианозовскую группу, тут не случайно: его сборники середины 1960-х эксплуатируют подрывную силу минималистического фрагмента. Поздний Холин чаще обращается к верлибру, его стихи движутся в сторону ещё большей суровости, предлагая мотивы почти буддистские, но лишённые сострадательности:

Одни говорят

Что я гений

Я говорю

Это

Действительно так

Другие говорят

Бездарен

Я подтверждаю

Третьи говорят

Я убил человека

Киваю головой

Всё что говорят люди

Правда

Сотканная

Из пустоты

«Сотканная из пустоты» – определение, которое можно приложить к поэзии Всеволода Некрасова (1934–2009). Точнее, не из пустоты, а из того, что ею кажется: из разреженности, из медитативного повтора, в котором всякая итерация, однако, несёт новый смысловой оттенок; из внутренней речи. Легко представить себе, что стихотворение Некрасова – это портрет внутренней речи человека, осмысляющего что-то наедине с собой:

может нет

а может

и будет

как-нибудь

когда-нибудь

кто-нибудь

а хоть бы

и я

(может быть

а может

не быть)

Всеволод Некрасов. 1990 год[423]

Такой подход к поэтической материи сделал Некрасова одним из важнейших реформаторов русского стиха. При этом в его поэтике довольно рано проявились две взаимосвязанные манеры. Первая – концептуалистская работа со штампом, готовой синтагмой; такие синтагмы могут объединяться в тотальный массив, слипаться и разделяться на отдельные куски: «Блатные / Плохие / Рабочие хорошие / Трудящие руководящие / Нетрудящий мудрящий / А трудящий немудрящий / Активисты оптимисты / Коллектив как актив / А актив как коллектив». Ещё более наглядный пример – большая поэма «Вообще конечно…»:

давай Бог ноги