Внутренний СССР - Медный всадник — Это ВАМ не Медный змий...

Лотки под мокрой пеленой,

Обломки хижин, бревна, кровли

Товар запасливой торговли,

Пожитки бледной нищеты,

Грозой снесенные мосты,

Гроба с размытого кладбища

Плывут по городу!

Большинство простых людей, занятых повседневными заботами о хлебе насущном, неспособно увидеть и разобраться в механизме скрытых пружин управления революционными бурями. Чуждые “большой политики”, в силу недостатка образования и свободного для осмысления социальных явлений времени, они становятся предметом этой политики. Естественно, что в её разрушительных последствиях им видятся признаки Божия гнева и, тем самым, они приписывают внесоциальному уровню управления несвойственную Ему социальную логику поведения.

По словам М.Е. Салтыкова-Щедрина, «мужик даже не боится внутренней политики, потому просто, что не понимает ее. Как ты его не донимай, он все-таки будет думать, что это не “внутренняя политика”, а просто божеское попущение, вроде мора, голода, наводнения с тою лишь разницею, что на этот раз воплощением этого попущения является (администратор-управленец — авт.). Нужно ли, чтобы он (мужик — авт.) понимал, что такое внутренняя политика? — на этот счет мнения могут быть различны; но я, со своей стороны говорю прямо: берегитесь господа! потому, что как только мужик поймет, что такое внутренняя политика — n-i-ni, c’est fini! (кончено)» — “Помпадуры и помпадурши”.

Народ

Зрит Божий гнев и казни ждет.

Увы! все гибнет: кров и пища!

Где будет взять?

Но и на верхних ступенях толпо-”элитарной” пирамиды (выше царя в иерархии управления только оккультные кланы знахарей или жрецы) понимание причинно-следственных обусловленностей в исторических процессах не намного отличается от нижних, которые “элитарная знать” воспринимает в качестве толпы. Поэт удивительно тонко и образно показывает содержательную общность двух толп через их неспособность отличить сложившийся в культуре образ Божий от Бога Истинного, как надмирной реальности.

В тот грозный год

Покойный Царь еще Россией

Со славой правил. На балкон,

Печален, смутен, вышел он

И молвил: “С Божией стихией

Царям не совладать”.

Предсказание гибели монарха и грозного года жестоких потрясений основ империи дается в поэме через картину наводнения в столице. Мало кто из толкователей “Медного Всадника” обратил внимание на то, что образ царя со “скорбными очами”, данный в поэме Пушкиным, не походит на образ Петра I, а скорее ближе к описанию очень набожного, судя по сохранившимся дневниковым записям, Николая II [20]. Да и Государственная Дума, как законодательный орган управления, впервые появилась в период его царствования.

Он сел

И в думе скорбными очами

На злое бедствие глядел.

Есть такое выражение “людское море”. Площади столицы, забитые толпами демонстрантов в период февральских и октябрьских потрясений 1917 г., когда даже по данным французского посла Мориса Палеолога, на улицы вышло около миллиона жителей Петрограда, действительно сверху смотрелись, если не как море, то как озера, с втекающими в них людскими реками.

Стояли стогны [21] озерами

И в них широкими реками

Вливались улицы. Дворец

Казался островом печальным.

После уничтожения СССР стало модным поддерживать в массовом сознании миф о социальной гармонии между представителями дореволюционной управленческой “элиты” и простым трудовым людом. На самом деле во времена Пушкина в море народной бедности дворцы царя и знатных вельмож выделялись не только как шедевры архитектуры, какими их привычно воспринимают наши современники, но прежде всего как острова изысканной роскоши, недоступной для тех, чьим трудом и талантом они создавались. Но, кроме данного места, острова в поэме упоминаются трижды. Первый раз во вступлении:

В гранит оделася Нева;

Мосты повисли над водами;

Темнозелеными садами

Её покрылись острова

Второй — в начале описания наводнения-революции:

Но силой ветров от залива

Перегражденная Нева

Обратно шла, гневна, бурлива,

И затопляла острова.

И третий — в Заключении:

Остров малый

На взморье виден. Иногда

Причалит с неводом туда

Рыбак на ловле запоздалый

И бедный ужин свой варит,

Или чиновник посетит,

Гуляя в лодке в воскресенье,

Пустынный остров.

Мы имеем здесь дело с описанием процесса расцвета и деградации прозападной управленческой “элиты” Российской империи, как составной части толпо-”элитарной” пирамиды библейской цивилизации, а ключ к расшифровке — в фразе: “Дворец казался островом печальным”.

Согласно словарю В.И. Даля слово “остров” производное от “ост” — гребень, вершина подводной горы. Такая гора, разделенная поверхностью воды на две части — природный аналог толпо-”элитарной” социальной пирамиды. Верхняя, видимая (остров) — образ правящей “элиты”, для которой нижняя, скрытая под водой (образ толпы), как бы и не существует, хотя она на нее и опирается. Основное предназначение управленцев вне зависимости от типа общественно-экономической формации — повышать качество управление в обществе в целом. Если управленцы этой потребности общества не удовлетворяют, то общество имеет право избавиться от них: либо революционным путем (так в октябре 1917 г. произошло обрезание управленческой “элиты”, иносказательно выраженное фразой: “Нева затопляла острова”); либо эволюционным (что мы пока и наблюдаем после августа 1991 г.) через ротацию кадровой базы без смены концепции управления.

Однако, всякая попытка повысить качество управления таким способом в условиях, когда прежняя концепция управления себя исторически исчерпала, заведомо обречена на неудачу. Пушкин покажет это в Заключении поэмы, после чего станет ясно, что эволюционный путь развития без смены концепции управления в России бесплоден ().

Так в образной форме дается предупреждение: “новые” управленцы, повязанные со старыми родственно-клановыми связями, воровать будут пуще прежнего, но качества управления повысить не смогут до тех пор, пока общество не избавится от освященного “Ветхим Заветом”(на него указуют слова поэмы: “ветхий домик, одежда ветхая, домишко ветхий”) ростовщичества и не похоронит его верного служителя — безумца Евгения.

После Октябрьской бури Россия пять лет полыхала огнем гражданской войны, в процессе которой прежняя кадровая база управленцев, возглавляемая царскими генералами, ринулась в опасный путь под лозунгами спасения народа в собственном (общинном) доме от “коммунистической заразы”, без понимания того, что “коммуна” и “община” — всего лишь латинский и русский пальцы, указующие на одно и то же социальное явление.

Царь молвил — из конца в конец

По ближним улицам и дальним

В опасный путь средь бурных вод

Его пустились генералы

Спасать и страхом обуялый

И дома тонущий народ.

Что получилось из попытки “спасения дома тонущего народа” хорошо показала дальнейшая история, которая, по мнению Ф.И. Тютчева, еще в пушкинские времена взяла на себя труд по защите России: “Истинный защитник России — это история; ею в течение трех столетий неустанно разрешаются в пользу России все испытания, которым подвергает она свою таинственную судьбу”(ПСС, изд. 8, с. 432).

Тайна судьбы еврейства, как социального явления, не раскрыта до настоящего времени. Эта тайна связана с тайнами судеб многих народов, но тайна “особых” отношений евреев с народами России — одна из основных тем пушкинского творчества. Эта тема так или иначе проходит через многие его произведения, хотя прямо он её затрагивает не часто:

Гляжу: гора. На той горе

Кипят котлы; поют, играют,

Свистят и в мерзостной игре

Жида с лягушкою венчает.

«Гусар», 1832 год.

Не то беда, что ты поляк:

Костюшко лях, Мицкевич лях!

Пожалуй, будь себе татарин, -

И тут не вижу я стыда;

Будь жид, — и это не беда;

Беда, что ты Видок Фиглярин.

«На Булгарина», 1830 год.

Как! отравить отца! и смел ты сыну…

Иван! держи его. И смел ты мне!…

Да знаешь ли, жидовская душа,

Собака, змей! что я тебя сейчас же

На воротах повешу.

“Скупой рыцарь”, 1830 год.

Ко мне постучался

Презренный еврей

«Черная шаль», 1820 год.

Меж ними зрится и беглец

С брегов воинственного Дона

И черный в локонах еврей

И дикие сыны степей…

«Братья — разбойники», 1822 год.

Даже перечисленного достаточно, чтобы Первый Поэт России получил клеймо антисемита. И тем не менее большинство “пушкинистов” у нас в стране — евреи. Это особенная любовь, более похожая на жесточайшую цензуру, при которой любое отклонение в понимании смысла пушкинских образов от понимаемого евреями-пушкинистами мгновенно объявляется абсурдным, противоречащим здравому смыслу, анти-научным и, в силу особого положения еврейства в средствах массовой информации, издательском деле, — не может иметь доступа к читателю. Но так ли уж свободно в своих “охранительных” действиях по отношению к пушкинскому наследию само еврейство или у него тоже есть свои “псы сторожевые”?