Полка: История русской поэзии - Лев Владимирович Оборин

ему пришлось работать в совхозе; впоследствии благодаря громкой общественной кампании в его защиту (в ней принимали участие и советские литераторы, такие как Корней Чуковский и Самуил Маршак, и западные коллеги Бродского) срок ссылки был сокращён до полутора лет. На этот период приходится интенсивное поэтическое самообразование, публикации в самиздате и за границей, составившие Бродскому репутацию первого русского поэта. Вырабатывается подходящая для элегии холодная, отстранённая интонация, окончательно утверждается «фирменная» поэтическая манера: соединение ассонансных и точных рифм, анжамбеман, стремление к совершенной, как бы спланированной заранее законченности высказывания. Это же время отмечено личной драмой – разрывом с возлюбленной Марианной Басмановой, которой адресована практически вся любовная лирика Бродского – меланхолическая, тоскующая: «Как жаль, что тем, чем стало для меня / твоё существование, не стало / моё существованье для тебя»; «Был же / и я когда-то счастлив». Один из самых пронзительных текстов «басмановского цикла», «Любовь», написан в 1971 году:

Я дважды пробуждался этой ночью

и брёл к окну, и фонари в окне,

обрывок фразы, сказанной во сне,

сводя на нет, подобно многоточью,

не приносили утешенья мне.

В следующем году Бродский был вынужден эмигрировать; через пятнадцать лет «окололитературный трутень» станет нобелевским лауреатом. О поэзии Бродского 1970–80-х мы поговорим в одной из следующих лекций.

Евгений Рейн[415]

Другие поэты круга «ахматовских сирот» остались в тени Бродского – но без разговора о них картина неподцензурной поэзии неполна. Евгений Рейн (р. 1935) начал писать в 1950-е и ориентировался на поэтов-конструктивистов, в первую очередь Владимира Луговского: эхо его поэм слышно в длинных нарративных поэмах Рейна, написанных белым стихом. Разумеется, для становления поэтики Рейна была важна Ахматова и вообще акмеистическое внимание к точному, предметному слову (Ахматовой посвящено одно из лучших стихотворений Рейна – «У зимней тьмы печали полон рот…»), которое равно способно работать и с контекстом высокой культуры, и, например, с контекстом улицы (здесь нужно упомянуть ещё одного близкого Рейну поэта – Глеба Горбовского), которое способно давать вещам имена (недаром первая напечатанная в СССР книга Рейна называется «Имена мостов»). Элегичность Рейна, которую превозносил Бродский, заключается в том, что описываемый мир, сколь угодно подробный, в конце концов подчиняется общему закону – той самой «общей судьбе», о которой писал ещё Державин.

– Глядите, отважные рыбы – аквариум, спальня, дворец!

Всё в жизни сбывается, ибо всегда наступает конец.

И та, что к подушкам приткнулась, зарылась в любовь с головой,

не знает, что вновь окунулась в теченье реки круговой.

Более поздние стихи Рейна отступают от элегической патетики, оставаясь цепкими в деталях, несколько саркастически противопоставляя мотивы жизнелюбия, «настоящей жизни» мотивам тленности. Наиболее характерна, захватывающа в этом отношении поэма «Алмазы навсегда» – тёмная, почти готическая история старого таинственного ювелира Григорьева.

Анатолий Найман[416]

Анатолий Найман (1936–2022) начал писать в середине 1950-х; в 1959 году он познакомился с Ахматовой, стал её литературным секретарём и постоянным собеседником; вместе с Ахматовой он переводил стихи Джакомо Леопарди, оставил и выдающиеся переводы старофранцузской поэзии. Стихи Наймана – стихи поэта, приглядывающегося к миру, отыскивающего в нём, так сказать, совпадения с собой:

Пробуждение – дождь и короткий зной,

жалоб не принимает, цветя, будыльник.

Юг железнодорожный и север речной

ставят на ранний час заводной будильник.

Выспаться бы – до совпаденья резьбы

шестерён и колёс, цифры и стрелки!

Отметим гибкость риторической манеры: Найман говорит и от первого лица, и безлично, и как участник диалога, но этот диалог, пожалуй, с самим собой: «Собирайся. – Да я не сбегу. / – Нет, оденься, обуйся, // край не ближний. Гусиным пером, / лицеистским, исполненным пыла, / что просрочен диплом, / распишись – пусть заскворчат чернила». Поздние стихи Наймана становятся суше и лаконичнее – и при этом они сильнее ранних.

В стихах Дмитрия Бобышева (р. 1936) природа предстаёт не в элегическом, а скорее в одическом, страшно-торжественном ореоле – по мысли Соломона Волкова, он наследует «громогласной традиции Державина»; но, поскольку на дворе XX век, пышная торжественность быстро «приземляется», что ничуть её не умаляет: «Зрит ледяное болото явление светлой богини… / Пенорождённая – вниз головою с небес / в жижу торфяно-лилейную под сапоги мне / кинулась, гривной серебряной, наперерез». Сюда нужно добавить влияние натурфилософов XX века, в первую очередь Заболоцкого. Вещи у Бобышева обладают какой-то угрожающей агентностью – будь то урбанистический текст («Водопровод разыгрывает фуги, / и рвётся с электрической подпруги / семейный ледник») или условно «природный»:

Впустую сорок ватт горят

в густую ночь, в пустое утро;

на воронце в порожний ряд

пустая выстроилась утварь.

Гниёт венец, всему конец,

стропила угрожают хлеву,

на пашню наступает лес,

крапивой к небу

стрекает сорная земля…

Близки к кругу «ахматовских сирот» были ещё несколько ленинградских и московских авторов: Елена Кумпан, Нина Королёва, Наталья Горбаневская. Имя последней чаще называют в ряду выдающихся диссидентов. Наталья Горбаневская (1936–2013), как и Вадим Делоне, была участницей демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади против вторжения советских войск в Чехословакию, а впоследствии редактировала «Хронику текущих событий» – бюллетень, рассказывавший о нарушениях прав человека в СССР (за что подвергалась аресту и принудительному психиатрическому лечению). Но Горбаневская была и выдающейся поэтессой – не столько «гражданским», сколько вольным лириком, хотя именно гражданственность, достоинство, ответственность – лейтмотивы двух её очень известных стихотворений: «Это я не спасла ни Варшаву тогда и ни Прагу потом…» и «Как андерсовской армии солдат»:

Как андерсовской армии солдат,

как андерсеновский солдатик,

я не при деле. Я стихослагатель,

печально не умеющий солгать.

О, в битву я не ради орденов,

не ординарцем и не командиром –

разведчиком в болоте комарином,

что на трясучей тропке одинок.

Но самые сильные свои стихи – полные совершенно юной энергии, радости поэтической игры – Горбаневская написала уже в XXI веке; они вошли в такие её книги, как «Круги по воде», «Штойто», «Осовопросник».

Наталья Горбаневская.

1960-е годы[417]

Эту часть разговора о неподцензурной поэзии не завершить без поэтов, не примыкавших ни к каким группам. Некоторым из них обрубила крылья советская цензура: так, Александру Тимофеевскому (1933–2022) после публикации в «Синтаксисе» заявили в КГБ, что печататься он не будет никогда. Уже в брежневские годы Тимофеевский написал несколько знаменитых детских песен; во «взрослой» поэзии