Неизвестное о Марине Цветаевой. Издание второе, исправленное - Елена Оскаровна Айзенштейн

лейтмотив пьесы[108]. В первой картине есть случайный пропуск автором предлога, что понятно просто по стихотворному размеру (четырехстопный хорей); при публикации текста, чтобы сохранить размер и грамматическую норму, можно показать это следующим образом:

Я <у> матушки в утробе[109]

Песни пела, билась,

Чтоб на волю отпустили.

Родилась — влюби-илась.

Еще о лексических ошибках. В первой картине торговка яблоками произносит:

Праздник воскресный,

Андел небесный.

Почему-то в опубликованном тексте «Театра» вместо старинного, поэтичного «андел» появилось «ангел».

Здороваясь с Ангелом, Аврора, по авторской ремарке в рабочей тетради, говорит, «(восторженно закинув голову)». В опубликованном тексте «Театра»: «(высоко закинув голову)». Первое, авторское слово, передает эмоции Авроры, второе — просто поворот ее головы, что, безусловно, обедняет ремарку[110].

В картине второй в монологе Венеры должно быть двачетверостишия, а в издании сборника «Театр» они даны одной строфой:

Чтоб горою — брюхо

Стало у монашки,

Чтоб во сне старуха

Вдруг вздохнула тяжко,

Чтоб к обедне ранней

Шли Чума с Холерой, —

Чтобы помнил Ангел

Старую Венеру!

Затем в черновой тетради — тире перед строками, а ремарка в скобках:

–

Так-то, мой цветик

Райских долин!

(Сильный удар в ставню.)

«Ветер» у Цветаевой в тетради дан как живой персонаж, возможный реальный гость, с заглавной буквы; в публикации «Театра» — со строчной. Понятно, что это несколько меняет смысловой акцент.

В ремарке второй картины, касающейся Амура, сразу несколько разночтений. Приводим авторский текст из рабочей тетради: «Амуру 18 лет. Золотые кудри. Одет, как охотник. Лук и стрелы. Очарование mauvais rujet и красавчика. Несмотря на белокурость, всем — каждым движением — француз. В настоящую минуту он как женщина, которую не пустили на бал, и как ребенок, которому не дали конфет». В сборнике «Театр» вместо «rujet» — «sujet[111]» — негодяй, шалопай. Так же в тексте «Неизданного». В рукописном первоначальном авторском тексте — mauvais rujet — дурной отпрыск (фр.), понятие близкое, но слово другое. «Не дали конфет», а не «не дали конфеты». У Цветаевой — множественное число, потому что Амуру много надо и конфет, и удовольствий, и Аврор.

Что касается написания таких слов, как «чорт», «портшэзах», то в опубликованном тексте «Театра» они приведены в соотвествии с современными языковыми нормами. Думается, есть слова, которые необходимо оставлять без исправлений, поскольку они воссоздают определенную эпоху и помогают воспринимать авторский стиль.

Вероятно, во время верстки и подготовки рукописи к печати из текста Цветаевой в «Театре» исчезли некоторые полезные в художественном отношении знаки, тире, усиливающие роль анжамбеманов в тексте:

— Матушка, мне, чтоб не слечь в горячке,

Нужно одно: окрутить гордячку, —

Разом, чтоб солнышко за рекой

Сесть не успело…

В тексте пьесы тире в конце второго стиха пропущено, таким образом, не возникает необходимой паузы перед переносом.

В третьей картине в словах еврея-торговца в опубликованном тексте «Театра»: «Из чьих, да вы, красавицы, болтать / Привыкли языком — как бы болтаться / Высунувши язык, не привелось / За это бедному жиду…». Должно быть по рукописи:

Из чьих, да вы, красавицы, болтать

Привыкли язычком — как бы болтаться,

Высунувши язык, не привелось

За это, бедному жиду…

Вместо языка в «Неизданном» уменьшительное, авторское язычок, дальше — выражение «высунувши язык», и эта последовательность неблагозвучна (язык — язык) (в «Неизданном» еще и «жидок», что дает определенный стиль). А в последней строке у Цветаевой мысль не окончена, торговец словно не договаривает чего-то, по интонации из-за авторской запятой речь торговца звучит иначе. Это важно, например, при постановке пьесы (в «Неизданном» запятая в реплике отсутствует).

Далее в реплике торговца второй стих начинается с заглавной буквы, а в публикации — строчная:

Я — не был бы жидом — не пожелал

Бы вечного блаженства…

В нескольких местах рукописи остались варианты строк:

А разве перл уже не перл, раз в куче

Навозной найден? Разве крест — не крест?

И золото — не золото? — И мало

Святой воды / У вас церквей, что ль, чтобы освятить?

В словах Авроры в третьей картине при публикации «Театра» был избран второй вариант («У вас церквей, что ль, чтобы освятить?»), правда, напечатан с ошибкой («у нас» церквей). По смыслу как будто одно и то же, но еврей не мог сказать «у нас» церквей, ведь он же верит в своего ветхозаветного бога!

Потом еврей, обращаясь к Авроре, говорит ей: «Это значит, / Что счастлив будет Ваш супруг». В публикации «Театра» со строчной буквы, у Цветаевой — с заглавной, он проявляет уважение к Авроре. Дальше в его же реплике, обращенной к Авроре, слово «лишь» в публикации «Театра» по смыслу заменено на «хоть»:

Клянусь вам честью, провались на месте

Я в чан крестильный, если я лишь миг <…>

Судя по комментарию, приведенному после текста поэмы, пьеса готовилась к публикации А. С. Эфрон и А. А. Саакянц. Видимо, А. С. Эфрон сама добавила в пьесу недостающее слово «поглотил» в третьей картине (третий стих):

Амур, (сжигая)[112]

Как огонь свечи

Его пожрал, смотри, старик, чтоб так же

Не <поглотил — ред. А. С. Эфрон> тебя огонь костра

Святейшей инквизиции.

В этом стихе в «Неизданном» — лакуна, как в тетради поэта.

Неверно прочитано слово в монологе Венеры в «Неизданном» и в «Театре»: спицы названы «плясовицами»[113], тогда как в авторском тексте — «плясовницы»:

Спицы, спицы, плясовницы,

Спицы, быстрые девицы!

Я б сама пустилась в пляс,

Каб по швам не разошлась![114]

Позже, живя за границей, Марина Цветаева по-настоящему пристрастится к вязанию. Метафорический образ спиц-плясовниц — напоминание о танцующей душе поэта: «Я знаю кто я: Танцовщица Души»[115].

Сопоставив два опубликованных текста пьесы с авторской тетрадью, можно сделать вывод о насущной необходимости нового издания, с опорой на рукопись Марины Цветаевой.

Событие природы в лирике 30-х годов