Про/чтение (сборник эссе) - Юзеф Чапский

если говорить обо мне — я открыл только благодаря Прусту, а ведь в 1900 и 1901 годах Варшава почтила его десятью томами переводов!

Возняковский перечисляет ряд книг, работ об Англии, изданных в Польше в конце XIX века; еще до Первой мировой войны автор насчитал около двадцати польских изданий, исследований и переводов, об английском искусстве. Откуда это отсутствие интереса к английскому искусству в годы нашей независимости?

Широта, удивительное богатство мысли и живописной культуры; работы Фюсли — этого англичанина по собственной воле, Тёрнера и других родились не в пустыне, в 1800–1850 годах в Великобритании выходило тридцати журналов, занимавшихся искусством, — восемь из них существуют до сих пор!

Больше всего меня поразили высказывания Тёрнера, на сто лет опередившие столь подобные высказывания Сезанна (об обнаружении в непостоянных формах природы чистых форм треугольника, круга, куба или конуса). В других текстах Тёрнер пишет о направляющих линиях, о «направляющих напряжениях» — как писали наши футуристы, — еще в одном месте — об использовании случайности, как ташисты в последнее время, но здесь, кажется, у Тёрнера есть предшественник — Леонардо, и не только он.

Как же любопытно и неожиданно рассуждает об искусстве Фюсли, хотя как художник он меня никогда не убеждал. Ведь Фюсли умер в 1825 году, когда в мире во всю еще царил культ больших тем, когда даже портрет — не говоря уже о натюрморте — считался искусством более низкой пробы («Возвращайся скорее к твоему Плутарху», — говорил, кажется, Давид, упрекая себя в трате времени — писании портретов).

Художники, — пишет Фюсли, — самые слабые, вульгарные, холодные, обычно выбирают самые сильные, достойные, горячие темы…

Сила, достоинство и огонь есть в том, кто способен мелочь наполнить смыслом.

Глава о Хэзлитте не только дает понятие о его текстах, но и показывает образ самого человека, его способность воспарять, абсолютное бескорыстие, акцент на выразительность в искусстве и его взгляды на ряд английских художников, любовь к Хогарту и ироничную антипатию к Рейнольдсу, который был тогда на вершине славы и которого он считал «трудолюбивым компилятором».

До чего же захватывают его встречи со Стендалем, с которым они дружили, их встречи перед «Резней на Хиосе» Делакруа и различные оценки картины. Только Хэзлитт дождался у нас на сегодняшний день издания избранного «с точным послесловием» Кшечковского, — как пишет Возняковский. Существует ли еще эта книга Кшечковского или, так же как десятки других лучших книг, как «Postludia» Мыцельского, исчезла из-за слишком малого тиража?

Исследование о Рёскине, самое длинное в английской части книги Возняковского, имеет только один недостаток — оно слишком короткое. Здесь мы видим все этапы мысли Рёскина, темы его произведений, увлечение Италией, Венецией, готикой, почтение к Тёрнеру (Рёскин не только с энтузиазмом писал о Тёрнере, но и сам составил каталог около двадцати тысяч его акварелей в лондонской Национальной галерее). Мы читаем также о глубоком духовном перевороте, который пережил Рёскин, когда вдруг осознал, что Лондон, английские города, английские шахты — это многотысячные армии голодающих, живущих тем, что найдут на помойке. Современные англичане, казалось, этого не замечали (так же, как мы не замечаем Третьего мира, — добавляет Возняковский). Он пишет о борьбе Рёскина за человеческое достоинство, борьбе за бедняков. Трудно поверить, что последователями порой безумных идей этого же человека были Уайльд и Арнольд Тойнби, что Станислав Виткевич писал о нем с величайшим восторгом, а Возняковский, говоря об этой фазе его деятельности, упоминает Адама Хмелевского, впоследствии — брата Альберта; более того — за два месяца до смерти Януш Корчак, перечисляя книги, которые еще мечтал бы написать, в частности, называет проект книги о Рёскине!

Он был не только учителем Пруста, без него, может быть, Пруста вовсе не было бы. Всем читателям Пруста это известно, но я никогда раньше не чувствовал этого их ближайшего родства так сильно, как после прочтения переведенного фрагмента из Рёскина в эссе Яцека; мне казалось, что я сплю — ведь это Пруст! Его стиль, его способность связывать описание природы с историей, замечательное описание Женевского озера… «гладкая вода окутана туманной завесой, сотканной Афиной… утренний свет необычайно спокойный и почти бесцветный… окрашивающийся в цвет янтаря» у склона горы Салев, и дальше об этом столь нежном цвете, в том самом янтарном свете, в котором «меньше краски, чем в самом усохшем листе». Этот текст заканчивается апофеозом великого племени, родившего Тёрнера, «гения, читавшего гомеровские легенды о тучах и смотревшего на богов на заре». Здесь я остановлюсь, потому что хочется процитировать все.

* * *

Бернар де Фалюа в предисловии к «Против Сент-Бёва» Пруста пишет, что у всякого познания должно быть два этапа (en deux temps), только тогда суждение приобретает какой-то объем. Сегодня, вчитавшись в книгу Яцека Возняковского, я делаю ей первый и единственный существенный упрек: она слишком коротка и потому лишь только то и дело обескураживает количеством материала, сведений, тем и — говоря языком Хэзлитта и футуристов — количеством направляющих напряжений. Она должна была бы состоять по меньшей мере из двух или трех томов, иметь объем хотя бы «Голосов молчания» Мальро. Однако можно ли в наши времена радио и так поглощающего время телевидения мечтать о таких читателях, какие были у Хэзлитта, написавшего 21 обширный том петитом, или Рёскина, написавшего с тридцать таких же томов? Конечно нет, но книги такого масштаба всегда найдут читателей и должны бы издаваться большими тиражами. Это могло бы иметь сильнейшее влияние на развитие польской культуры, на сознание ее преемственности и глубинных связей с мировой культурой.

Второй мой упрек — это название книги, вводящее в заблуждение. Правда, в этом смысле у Возняковского есть прекрасный предшественник. Известна история изданной во время Первой мировой войны в Кракове книги Боя-Желеньского {Тадеуш Бой-Желеньский (1874–1941) — польский литературовед, писатель, театральный критик, переводчик французской литературы.}, его перевода «Рассуждения о методе» Декарта. Бой снабдил книгу надписью «Только для взрослых», благодаря чему тираж был распродан моментально, но, насколько я знаю, автор книги «Можно ли художнику жениться?» никогда не славился фривольными стишками, а именно это стало причиной успеха издания Боя.

И все же к названию обсуждаемой книги тоже стоило бы добавить — на полном серьезе — «только для взрослых», потому что нужны недюжинное внимание и увлеченность, чтобы