Т. Толычова - Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка личности и творчества

Всенародное выражение новых взглядов Ивана Васильевича относится ко времени позднейшему, и мы вернемся к нему в своем месте. Лишь перед самым концом пришлось ему приступить к изложению «новых начал для философии», но уже в 1848 году Хомяков писал ему:

Ты сказал нам: «За волноюВаших мысленных морейЕсть земля: над той землеюБлещет дивной красотоюНовой мысли эмпирей».

Распусти ж твой парус белый,Лебединое крыло,И стремися в те пределы,Где тебе, наш путник смелый,Солнце новое взошло;

И с богатством многоценнымВозвратившись снова к нам,Дай покой душам смятенным,Крепость волям утомленным,Пищу алчущим сердцам!

Киреевский действительно мог дать эту пищу, ибо он на себе испытал это сердечное алкание. Поэтому-то совершившийся в нем переворот следует назвать не обращением неверующего, а скорее удовлетворением ищущего.

Рядом с изменением настроения религиозного совершалось в нем и изменение взглядов исторических. Надобно думать, что здесь вместе с Хомяковым и, вероятно, еще сильнее, чем он, действовал на И. В. Киреевского брат Петр Васильевич, с которым они постоянно и горячо спорили. Таким образом, если старец Филарет оживил в нем несознаваемую им самим веру, то Петру Васильевичу принадлежит честь научного переубеждения брата, которому он сам отдавал преимущество перед собой в силе ума и дарований, и это дело — одна из крупных заслуг этого скромного труженика. К нему — и вместе к нити нашего прерванного рассказа — возвращаемся мы теперь.

Весной 1835 года Авдотья Петровна с младшими детьми отправилась за границу лечиться, с ними поехал и Петр Васильевич. Перед отъездом он вышел в отставку — 1 мая, как сказано в данном ему из Архива аттестате, прослужив там более трех лет.

11 мая приехали они в Петербург, но здесь Петра Васильевича задержала проволочка с объявлением в газетах о его выезде, которое четыре лишних дня продержали в типографии, а без объявления выехать было нельзя. Поэтому Авдотья Петровна уехала раньше, а он должен был догнать ее уже в Карлсбаде. Петербургские друзья Ивана Васильевича — товарищи, Жуковский и Пушкин — приняли брата его так ласково, что Петр Васильевич был до глубины души тронут. Выше мы привели отзыв его о Титове по этому поводу. В письме от 31 мая он просит брата и жену его писать к нему чаще, прибавляя: «Ваши письма — камертон всего моего душевного строя, без которого фортепьяны расстраиваются и мучат диссонансами». Об Иване Васильевиче, который зажился в Москве, он прибавляет: «Ах, если бы тебе можно было поскорее в Долбино, чтобы освежиться и отдохнуть ото всей этой мелочной дряни, к которой ты никак не умеешь оравнодушиться».

Наконец 12 июня Петр Васильевич выехал из Петербурга морем и 18 был в Любеке.

Я не без удовольствия увидел опять Германию, — пишет он брату, — которая оставила во мне много воспоминаний дорогих и в которой есть много глубоко поэтического, но вместе с тем я испытал и грустное чувство старика, который возвращается на место, давным-давно не виданное. Может быть, поэтому только и живы первые впечатления, что с ними соединена безотчетная надежда на неизменность каждого явления, на вечность всего, а как скоро родится чувство суеты и ломкости, то, что было бы прежде живым впечатлением, становится холодной теоремой, вместо того чтобы чувствовать — как это хорошо! — думаешь только — что бы это значило? — и, разумеется, тупеешь ко всему, то есть стареешься. Всегда грустно видеть иначе то место, где было весело, и потому я все больше и больше убеждаюсь, что настоящее счастье, может быть, только в одном вечно однообразном движении. Но это чувство во мне не новое, и ты его знаешь во мне.

Авдотья Петровна ехала в Карлсбад через Дрезден, куда потом и вернулась на зиму. Догнав своих, Петр Васильевич остался с ними. К сожалению, не сохранилось его писем к брату за это время, а потому и нельзя ничего сказать о его занятиях за границей, где он пробыл год. По возвращении весной 1836 г. в Россию ему пришлось приняться за хлопотливое и неприятное дело.

Семье предстоял раздел, нелегкий при сложности ее состава. Большая часть состояния принадлежала старшим братьям, отношения которых с вотчимом с некоторых пор изменились. Старшему из Елагиных, Василию Алексеевичу, было уже 18 лет, остальные были еще подростками и детьми.

Иван Васильевич не мог уехать из Москвы и поручил все дело брату. Трудно пришлось Петру Васильевичу, его письма носят отпечаток грусти и раздражения. В этих мелочных дрязгах ему жаль было матери и брата В. А. Елагина. «Положение бедного Василия, — пишет он, — еще ужаснее, потому что он с своим умом и глубоким сердцем не может не видать, в чем дело». В следующем письме, посланном с Василием Алексеевичем, читаем:

«Отогрей молодца Василия: ему здесь тяжело». Сестра Марья Васильевна приписывает в одном из писем: «Каков Петрик? Совсем деловой человек сделался». И действительно, ему удалось все уладить и все устроить. При этом он, кажется, почти не думал о себе, а только о брате и его семье. Поздравляя Ивана Васильевича с рождением дочери, он пишет 18 июля: «Слава Богу! Нам на судьбу грешно жаловаться: нам жить и действовать есть для кого, а если тяжелые узлы жизни и затемнили годы нашей молодости, то, может быть, и это благодеяние, потому что научило нас многому». Через полгода, спрашивая о здоровье племянника Васи, Петр Васильевич пишет: «Он мне сын не меньше твоего. Ты знаешь, что других детей, кроме твоих, я не хочу, и у меня не будет.»

Наконец раздел был покончен. Иван Васильевич, как женатый, получил Долбино, а Петру Васильевичу досталась деревня Киреевская Слободка под Орлом. 22 января 1837 года он в первый раз приехал сюда в качестве хозяина, чтобы ввестись во владение, и 26 пишет брату:

Здесь у меня очень порядочная и просторная комната, в которой я завел диван, вольтеровские кресла, стол, шесть стульев и гитару; и вообще было бы очень комфортно, если бы не тараканы, которых я, однако, вымариваю. В хозяйство надеюсь вникнуть, хоть на первый случай очень трудно сообразить при совершенном недостатке прежних бумаг и счетов.

Пробыв в Слободке три недели и устроив по возможности свои будущие дела, Петр Васильевич вернулся в Петрищево, где жила Авдотья Петровна. Осенью он снова приехал в Слободку в новый, только что отстроенный дом. Здесь прожил он, с недолгими отлучками, девятнадцать лет, до самой смерти.