«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

было в живых, а брат его – Василий купил себе отдельный дом и ушёл в раздел. Это было уже в последние годы перед первой империалистической войной. После раздела у Николая осталось три-четыре лошади, две-три коровы, овцы. Жил он, в общем, зажиточно: продавал излишек хлеба, семья одета была хорошо, хорошо питались. Одним словом, жили не в обиде.

У Николая была, очевидно, родовая черта – склонность к набожности. Известно было, что когда дядя его Фёдор Иванович был церковным старостой и после этого, то всегда на Пасхе к ним приходили «с Богоматерью», и хозяева заказывали до шести акафистов. К Ивану, отцу Николая, тоже приходили «с Богоматерью», а в большие праздники при праздничном объезде духовенство наряду с Пеутинскими домами заезжало и к ним «поздравить с праздником». Николай стал набожным: почти ежегодно перед севом он ездил в Верхотурье поклониться мощам Симеона праведного. Особенно он полюбил церковное пение и принимал участие в церковном хоре. Было так, что он иногда специально заезжал к одному из своих знакомых и уговаривал его поехать с ним на его поле, чтобы дорогой спеть что-либо из церковных песнопений. Бывало, уже после революции всё уговаривал: «Споём разорённую» (Херувимскую), причём пел с увлечением, доходящим до экстаза. Набожность Николая позднее поддерживалась, очевидно, и родственными связями: он был женат на девушке из Сугояка, сестра которой была монашкой Верх-Теченского монастыря и после революции жила в доме у Николая. При своей набожности Николай любил по русскому обычаю кутнуть во всю в праздники. Так, в престольные праздники в доме у него в течение трёх дней обычно было «разливанное море». Вот где действительно можно было видеть то, что поэт назвал словами: «коли пир – так пир горой».

От отца Николай унаследовал энергичный и предприимчивый характер, изворотливость в борьбе за жизнь, и жизнь не поворачивалась к нему боком: достатки его росли, он всё больше и больше обрастал богатством, но вдруг «подсекло» – на пути стали новые порядки в селе после Октября. Николай стал жаловаться: «не дают жить!» Потом он выработал для себя новый тезис в жизни: «нужно жить умом». Как он осуществлял этот тезис в жизни? Зимой он иногда подолгу жил в Свердловске и занимался перевозкой грузов на своих трёх лошадях. Пока всё сходило тихо-смирно, Николай был убеждён, что он нашёл способ «жить умом», но наступил момент, что и по этой линии «подсекло». Николай осел. Было у него ещё и семейное горе: одна девочка родилась уродом. Сколько он ни «ходил по врачам» с ней, ничего не получалось: порок был не исправимым.

В пору своих «операций» в Свердловске Николай иногда заезжал к автору сего со всей своей тройкой выпить чайку, вспомнить прежнее увлечение пением, но вот как-то не стало Николая, не едет и не едет. Позднее я узнал, что Николай тогда вернулся в Течу и вскоре умер.

Он был одним своеобразным осколком прежней Течи, носителем её патриархальных черт в дореволюционную эпоху.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 750 об.-753 об.

Находится только в «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» отсутствует.

Николай Фёдорович [Лебедев] (старший)

[1961 г. ]

«Старший» и «младший» в данном случае не указывало на различие в возрасте, а указывало только на то, кто раньше, как специалист, «объявился» на селе: кто раньше – тот «старший», кто позднее – тот «младший». «Младшим» оказался – Николай Фёдорович Лебедев – сапожник и агент пивовара Злоказова (продавал на вынос пиво). Николай Фёдорович «старший» был единственный в Тече печник. Он был тестем известного в Тече торговца лошадьми – Ивана Сергеевича.

Николай Фёдорович «землёй» уже не занимался, как и его зять. Будучи чистым ремесленником, он, однако, сумел сохранить себя от некоторых отрицательных черт характера, которые быстро проявлялись у других при переходе в новое состояние – от землероба в ремесленника, как-то: склонность к спиртному, излишняя развязность, граничащая с хвастовством, лёгкость на обещания, которые не выполнялись и т. д. Он сохранил степенность, присущую землеробу, твёрдость в слове, не злоупотреблял выпивкой. Качество его работ было надёжным: все были уверены, что он не подведёт, как бывало у других, что печка дымила и её переделывали по нескольку раз. Правда, на деревне не было разнообразных типов печей, как в городе: строились «пекурные» печи – это основа основ; в незначительном количестве строились «галанки», да ещё печи с «жаром» в банях. Верхом искусства считались круглые «галанки», обтянутые железом. Но построить «пекурную» печь тоже не так-то было просто, потому что к ней требования предъявлялись большие: чтобы хлеб выпекала хорошо, тепло держала так, чтобы на ней можно было «погреть косточки», растянуться во всю. Известно, что полати и печка в деревнях играли роль спальни: на них только в стужу зимой и спасались по ночам обитатели избушек. Николай Фёдорович умел строить «пекурные» печи так, что они отвечали самым строгим требованиям заказчика. Вот только не смог Николая Фёдорович оставить замену подстать себе, чтобы и мастер был и поведение, характер, как у него. Помощником у него и на выучке была девушка деревенская: не то Акулька, не то Матрёнка. Девка, как девка, смышлёная, хорошо науку усвоила, но, ставши работать самостоятельно, свихнулась умом: стала попивать, видимо, рассуждая, что так положено по её профессии, так сказать, уравнялась в правах с мужем. Стала бабой – не бродила, а потом дошло до того, что без «шкалика» не приступала к работе. Не ждал от неё такого Николай Фёдорович, а вот получилось по пословице: «Сам не знаешь, где потеряешь, где найдёшь».

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 324–326 об.

Находится только в «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» отсутствует.

Иван Сергеевич [Попов]

07 мая 1963 г.

В канун Великой Октябрьской соц[иалистической] революции капиталистические отношения в нашей Тече были уже налицо, как теперь иногда говорят, в развёрнутом виде. Развиваться же они начали лет за двадцать до этого. Наглядным примером и свидетельством этого на селе явился оформившийся уже в купца в начале первого десятилетия нового века Антон Лазаревич Новиков. В конце прошлого столетия, лет за 10–15 до его конца, пришёл он в наши края из «Расеи» со своей Марией Егоровной в лаптях, а перед революцией годовой оборот его «торгового дома» достигал до ста тысяч рублей. Запах денег опьяняюще исходил из «лавочки» Антона Лазаревича и мутил головы теченцев. И начали отдельные представители их тоже бороться за «деньгу». Кое-кто пытался было, по примеру