Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества - Коллектив авторов

Воин с милой расставался

И сказал, когда прощался:

Видишь – еду на коне,

Скоро буду на войне.

«Ганса» саблей изрублю,

«Фрица» пулей я убью.

Коли ранят, ты приди

И мне помощь окажи.

(4 марта 1944 г. М. Ваил)

На открытке маленький мальчик сидит на деревянном коне с саблей в руках, рядом девочка с красным крестом на рукаве смотрит на него.

«Фриц» с испуга разогнался,

Что и зайцу не догнать.

Лишь недавно собирался

Он весь мир завоевать.

А теперь же до Берлина

Был бы рад он добежать,

Но в земле от русской мины

Он останется лежать.

(9 марта 1944 г. М. Ваил)

Командир взвода батареи 120-мм минометов лейтенант Семен (Шевах) Лапидус послал серию открыток из Венгрии и Германии во время ожесточенных боев в 1944 г., которые были адресованы сыну Марику четырех лет. Примечательно, что изображенные на них картинки и сюжеты (мальчики и девочки в коротких штанишках с умильными лицами, цветы, бабочки, животные, подарки под новогодней елочкой, фрукты и овощи) никоим образом не отвечали содержанию написанного Лапидусом.

1944 г. Без точной даты

Открытка № 1 (мальчик с собакой)

Будь спокоен, сынок, твой папка отомстит фашистским извергам за твое разбитое детство. И если надо, не остановится, чтоб отдать свою жизнь за счастье будущего, за радость детей и матерей, за Родину. Расти большевиком. Так, сынок, драпают фрицы, но не успевают они убегать, и бьем их на ходу.

10 декабря 1944 г.

Открытка № 2 (цветы и бабочка)

Новый, наступающий 1945 год будет для всех нас концом человеческих страданий и началом новой, радостной жизни.

1944 г. Без точной даты

Открытка № 3 (елка со свечами)

Мои трофеи. Все, что осталось на память от фрица, которого я послал на тот свет.

Открытка № 4 (два оленя у домика)

Сынок. Для тебя открыток хватит. Еще есть фрицы, которых надо убить и которых обязательно отправим туда, куда Макар телят не гонял[940].

Бумага для письма

Бумага в годы войны принадлежала к категории стратегических материалов и поэтому быстро стала дефицитом. Солдат на фронте был постоянно озабочен, где найти бумагу. Она была необходима ему не только для письма, но и любых других потребностей, включая курево и гигиенические нужды. Однако мало кто задумывался, насколько важное отношение имело это к работе военно-полевой почты. Солдату предоставляли в армии все необходимое, чтобы он мог в любой момент выполнить приказ. Бойцов и командиров одевали, обували, кормили, снабжали оружием и боеприпасами, учили воевать и лечили. Единственное, что не было включено в солдатское довольствие, – это письменные принадлежности (бумага, конверты, почтовые карточки, карандаши, перья, чернила, ручки). Считалось, что солдат добудет это самостоятельно, поскольку письмо домой является личным делом.

Для написания писем использовалась любая бумага, которую удавалось раздобыть, поскольку почтовой бумаги фабричного производства не хватало. Это могли быть бланки телеграмм, денежных переводов, расписок в получении товаров и оборудования, донесения о поломках военной техники, титульные листы книг, конторские книги, бухгалтерская отчетность, оберточная бумага, обложки ученических тетрадей, стенные обои и др. Давид Пинхасик регулярно писал жене письма на узких полосках бумаги, остававшейся после выпуска тиража газеты «За савецкую Беларусь», где он служил как корреспондент. Телеграмму, которую дал своим родным Финкельштейн,[941] наклеили на текст ноты В. М. Молотова от 6 января 1942 г.[942] В худшем случае письмо можно было написать на газете поверх типографского текста, а потом сложить из него «треугольник». Но для этого требовались перо и чернила, которых в полевых или походных условиях быть не могло. Карандашом написать такое письмо нельзя, строки выходили бледными, были малоразборчивы. Письма писали даже на топографических картах, но обязательно трофейных, а не советских, чтобы избежать обвинения в шпионаже в пользу врага.

Вопрос, где взять бумагу для письма, был настолько актуальным, что упоминался почти в каждом письме независимо от того, откуда оно было послано, с фронта в тыл или наоборот. При этом прямо указывалось: хочешь получать письма, найди бумагу. Будет бумага – будут письма. Этим часто корреспонденты объясняли возникавший перерыв в переписке, хотя у человека на войне было для этого достаточно других причин. Написанию письма препятствовало отсутствие времени, смертельная усталость, нахождение в движении, невозможность уединиться. Однако когда все эти помехи каким-то образом устранялись, то не оказывалось бумаги – письмо не на чем было написать.

Михаил Ратинский сообщал жене Л. Н. Лаевской, что пишет одно письмо ко всем, т. к. бумагой особо не располагает[943]. Эту же мысль мы встречаем у Николая Тельжинского в письме к жене Эмме: «В своих вещах, которые послал домой, я вложил бумагу и конверты, так что дело только за тобою. Меня интересует все»[944]. Абрам Лукашевский в письме к Б. П. Заяц извинялся за бумагу, малопригодную для письма – весь «письменный стол» в кармане, присылайте бумагу в каждом письме, желательно – тетрадную[945]. Афанасий Чернин оправдывался перед матерью, что не писал, потому что бумаги негде было достать, и просил: «Вложите хотя бы пол-листа»[946]. Евсей Рубин – жене Хане: «Бумаги нет <…> пока буду писать на внутренней стороне конверта»[947].

Фронтовики и члены их семей делились друг с другом последним и при возможности посылали несколько листков бумаги для ответа. Считалось, что при таком условии ответ будет гарантирован. Менаше Ваил сообщал жене Белле, что сам он очень часто писал домой на разных клочках бумаги, стараясь в первую очередь обеспечить ее бумагой, чтоб получать ответы на свои письма[948]. Алесь Жаврук упрашивал свою подругу Синичкину писать чаще, но не портить для писем обложек книг. В каждом письме он обещал высылать девушке конверт и бумагу[949].

Наличие бумаги для письма считалось признаком обеспеченности человека на войне. Когда удавалось сделать минимальный запас на ближайшее время, участники переписки заявляли об этом с гордостью, что воспринималось с пониманием. Нисанель Левит делился с женой Вихной радостью, что по случаю раздобыл конверты и бумагу на полгода[950]. Наум Гузиков, стараясь успокоить жену, отдавал предпочтение следующим аргументам: «У меня есть все: и питание хорошее, и одежда, и даже бумага для писем, а также конверты»[951]. Дмитрий Поляк писал своим родителям в Москву, что у него остались только