Любовь Овсянникова - Шаги по земле

Но кто внимает рассудку и советам, когда душа охвачена желаниями? Конечно, высказывая свое мнение, я и помыслить не могла о нравах, когда участие воспринимается враждебно. Мое же участие было воспринято именно так. Интересно, а какой была бы реакция Людмилы, если бы я проявила безнравственность и промолчала? Неужели ей понравилось бы осознание того, что она дружила с человеком неискренним и равнодушным к ее завтрашнему дню?

Вряд ли. Я знаю ее качества — будь она в себе, мы бы спокойно проанализировали ситуацию и обошлись без мелодрам. Но тогда Людмила сидела в чужом дельтаплане, который резко терял высоту во всем, о чем достойно говорить. Она находилась под властью худого авиатора и улетала прочь от прежних устремлений и наших общих мечтаний.

Скорее всего, у нее не было выбора — сказалась безотцовщина. Я имею основания так думать, потому что помню, как разъярилась ее мать, увидев мои попытки вмешаться и нарушить маргинальные планы. Я тогда же заподозрила, что Людиной матери выгодно избавиться от лишнего рта в семье. Дело в том, что с отцом Людмилы она разошлась, жила с новым мужем и у нее подрастал ребенок от него. И тот факт, что самое талантливое свое дитя, какой являлась Людмила, эта женщина вытолкала в люди без образования, угла и душевной заботы, отдала на попечение пришлого человека, лишь подтверждает мои догадки.

Чисто теоретически нельзя исключать, однако, и другого, что на самом деле мать Людмилы была чудеснейшей женщиной, а Людмила — проще моих представлений о ней. В таком случае она не слишком задумывалась о нематериальных вещах, а попутно и себя ценила ниже чем следовало. Если она страдала заниженной эмоциональностью и не считала, что нас связывают добрые отношения, то я для нее была чем-то утилитарным, допустим, наподобие растущего во дворе тополя или проулка за огородом. Тогда, естественно, в наших контактах она не видела духовной составляющей, не находила в них дружбы, для нее это были лишь ситуативные детали. И когда ситуация изменилась, стала такой, где меня нет, — то она приписала это лишь изменению пейзажа. Допускаю, что теперь ей странно слышать мои речи о том периоде жизни, потому что она не понимает их предмета. Конечно, мне неуютно так думать, ведь это значит, что я ошибалась на ее счет. А кому хочется своих ошибок?

Людмила стала учителем украинского языка и литературы, проработала до пенсии в нашей школе, живет в родном селе. У нее двое детей — дочь и сын.

Спустя тридцать лет, когда из жизни ушел мой отец, она сделала шаг, свидетельствующий, что детство ею не забыто. Но это была встреча Лоор и Сусанны из «Воспоминаний» Анастасии Цветаевой, встреча ее Тьо с невшательской подругой — грустнее того, чего ждалось от воскресшей памяти.

2. Девушка с трудным детством

В девятый класс к нам пришла новая ученица — Иващенко Раиса Дмитриевна. Девочка была годом старше меня, но отстала от сверстников из-за болезни — лет в семь-восемь получила травму позвоночника в области шеи и до шестнадцати лет лечилась по больницам, закованная в гипс.

Мы подружились, отношения поддерживаем до сих пор. О Рае можно больше ничего не говорить, а можно говорить много, но мы встретились уже фактически сформировавшимися людьми и никаких открытий друг другу не преподнесли. Наша дружба зиждилась на взаимном интересе, сконцентрированном вокруг учебы — Рая сильно отставала, а я видела свой долг в том, чтобы помочь ей. В какой-то мере она стала плодом моих усилий, особенно в геометрии.

Рая живет в Дубне Московской области, работала в детсаде логопедом. Воспитала двух прекрасных сынов.

3. Упавшая в сиротство

В начальных классах я дружила с Надеждой Бабенко. Познакомились мы еще совсем маленькими — эта девочка приходила в гости к своей родной тетушке, жившей по соседству с нами. Я называла эту женщину бабушкой Сашей Тищенко. По рассказам мамы, в довоенное время она задушевно дружила с моей бабушкой Евлампией, поэтому мама ей благоволила и посылала меня нянчить ее внука Володю, рожденного с дефектами скелета. Надя приходилась Володе двоюродной тетей, ибо Надина мама и бабушка Саша Тищенко были родными сестрами. Надя тоже любила Володю и приходила поиграть с ним. Там мы встречались.

Мы с нею были ровесницами и позже учились в одном классе.

Надина мама была матерью-героиней, я даже видела ее награды — медаль. Виду тетя Анна была бледного, хоть и относилась к чернавкам, двигалась медленно и говорила тихо — болела сердцем и умерла, когда Надя окончила начальную школу. Сама моя подружка отличалась жиденькими огненно-рыжими волосами и очень симпатичным лицом в густых ярких веснушках. И все же она мне нравилась — стройная, очень хорошего сложения, подвижная. Надя и училась неплохо, хорошая была девочка.

Тыл усадьбы, где жила Надя, выходил на колхозный сад, посаженный еще до войны моим дедушкой Яковом. К моменту нашего детства этот сад начал плодоносить. Его тщательно охраняли, но мне, внучке его прославенного создателя, вход туда всегда был открыт. Я могла есть ягод, яблок, груш сколько влезет, но с собой разрешали уносить немного — только в пригоршне для угощения родителей. Я часто водила туда Надю. Случалось, мы ранней весной, когда завершалось цветение, целыми днями бродили между деревьями — сдирали с абрикос и вишен клей и лакомились им. Даже сейчас я узнала бы любое дерево того сада по запаху и наощупь, с закрытыми глазами. Нет его давно, уничтоженного Хрущовым в самую пору молодости, а память о нем жива.

Кстати сказать, привыкшая к тому, что почти все людские сады в селе брали свое начало от дедушки Яши и, следовательно, немного от меня, я могла в любом нарвать себе ягод (особенно обносила сливы «угорки») без спроса, среди дня. Конечно, не шла вглубь, не набирала в емкости, а рвала у ограды и только чтобы поесть или немного набрать в подол, но все же это была привилегия, заработанная моими предками. Мне это позволялось людьми, и даже мама не бранила.

После смерти тети Анны Надя еще с год побыла у нас в школе, а потом отец определил ее в Запорожский интернат для сирот. Больше мы не встречались. Слышала я, что она стала поварихой, жила в хорошем браке, воспитывала сына. Но в отрочестве этот мальчик утонул, и это сильно сказалось на Надином самочувствии, подкосило ее. Она нашла силы и мужество родить еще одного сына. Но в 50 лет, когда ее второй мальчик достиг отроческого возраста, осиротила его — умерла от острого заболевания сердца, как и ее мама.

4. Барская отроковица

И все же Надя больше дружила не со мной, а с Людмилой Букреевой, тоже нашей ровесницей, которую знала раньше и видела чаще — они жили по соседству. Странная это была дружба. Всегда голодная Надя, плохо одетая, слишком самостоятельная и даже немного хулиганистая, не имела ничего общего с забалованной, изнеженной Людмилой, благополучие которой било через край. Людмила была барышней — потомком местных бар, после революции оставшихся в селе и уцелевших, выросла в семье с прислугой, прачкой и нянькой, естественно, усвоила барские повадки и своих подружек пыталась превратить в служанок. Как эти девочки ладили и что их сближало, трудно понять. Не думаю, что гордая и бойкая Надя была в этой дружбе зависимым человеком.