«Ваш Рамзай». Советская военная разведка в Китае и хроника «китайской смуты». 1922–1930 годы. Книга 1 - Михаил Николаевич Алексеев

(настоящее имя – Лайош Мильхофер или Мильгорф), вооружённый револьвером, был в числе нескольких сотрудников, державших передовую линию обороны – непосредственно у входа в здание. Был момент, когда тяжёлые двери подались и погромщики ворвались внутрь. Мадьяр и его товарищи не дрогнули и продолжали стрелять. Это создало перелом, толпа обратилась в бегство. Только когда всё было кончено, появилась английская полиция сеттльмента.

Во время налёта Рахманиным были уничтожены имевшиеся у него агентурные материалы и шифры.

15 ноября Б. Б. Бортновский, помощник начальника IV управления и одновременно начальник 2-го (агентурного) отдела, сообщил в Шанхай, что человек, намеченный для Ханькоу, выехал. Кличка – «Алексеев». Установить кто скрывался под псевдонимом «Алексеев» («Алексей», «Густ», «Август») не удалось (не путать с «Алексеевым» – Николаем Александровичем Семёновым). В одном из отчётов, о нём можно прочитать следующее: «Алексеев-Семёнов, которого мы все считали скромным юношей, показал себя там (Шанхай. – Авт.) как довольно распущенный и легкомысленный человек».

Спустя четыре дня, 19 ноября, новая телеграмма в Харбин, предназначенная для Ольги: «Когда Вам явится Алексеев передайте ему, что его обе явки не годятся. Сообщите ему новую: должен явиться агентство КВЖД заведующему Горбатюку, адрес Сечен-Род, 29. Должен сказать, что пришёл продавать грузовой пароход, после чего спросить Михаила».

«Ольга» – Ольга Александровна Миткевич[206] (Александрович) в 1927–1928 гг. была представителем Профинтерна в Китае.

Подобные указания являлись попиранием требований конспирации: нелегальному работнику предписывалось установить связь с официальными советскими представителями в Китае.

Широкое использование представлявшихся легальных возможностей за рубежом, в том числе и в Китае, привело в 1927 г. к тесному переплетению связей представителей международных организаций и разведки. Такое переплетение связей было основано на давнем знакомстве, предыдущей совместной работе, землячестве и, наконец, на осознании своей высокой миссии как представителей передового отряда коммунистов молодого Советского государства.

И все эти отношения продолжали сохраняться и после 1927 г., невзирая на запреты Центра, что являлось основанием для расконспирации сотрудников разведки, в первую очередь со стороны представителей международных организаций в Китае. И более того, Москва в лице руководящих органов разведки и международных организаций, в первую очередь Коминтерна, сама принуждала использовать сформировавшиеся связи для решения рабочих вопросов. Разрубить подобный «гордиев узел» в Китае не удалось никому ни в 1927 г., ни на протяжении последующего пятилетия.

Подобная ситуация представляла собой мину замедленного действия. И ещё одна особенность, вытекавшая из переплетения связей представителей Москвы в Китае, – сложность идентификации их принадлежности к военной разведке: в лучшем случае выявленные посланцы Москвы проходили в глазах полиции как представители Коминтерна.

Встреча с Ольгой Миткевич в Харбине состоялась, и в начале декабря 1927 г. «Алексеев» прибыл в Шанхай.

8 декабря 1927 г. Рахманин подвёл итог своего четырёхмесячного пребывания в Шанхае. «Срок, по его оценке, достаточный, чтобы добиться известных результатов, однако последние ещё очень малы».

«За истекшее время», с 22-го октября, «I. а/ Обратно выехал в Хубэй – Жорж, б/ От ЦК получен законспирированный коммунист, толковый работник, он человек здесь новый, без связей, которого теперь мы вводим в Гоминьдан с последующим устройством его в одном из местных парткомов /на техническую работу/, – кличка „Сынок“, жалование – 60 д.в./Завербован упоминавшийся ранее советник 33-го корпуса, которому, однако, ещё не удалось устроиться здесь на службу в одном из местных Штабов. Жалование – 100 д. г/ Взят на нашу работу бывш. переводчик З-та, в качестве переводчика материалов, работает вне нашей главной конторы, оклад – 100 д., кличка „Джон“. д/ Договорились о работе с женой „Жоржа“, она проживёт в Нанкине, состоит преподавательницей гимназии, одновременно работает в полит. комитете /какой-то правит. ком-т, точно выяснить не удалось/, имеет связи, кличка „Куня“. оклад – 100 д. е/ Начал работать один компрадор Громова, достаёт документы и отвечает на задания, но дать ему оценку ещё преждевременно. Работает одну неделю, запрашивает к тому же солидное жалование, которое может и не оправдать. Пока пробуем без всяких условий.

В общем, число с/с (секретных сотрудников. – Авт.) достигло приличной цифры, на этой основе уже можно работать и развивать дело в дальнейшем, но понадобиться ещё известное время, чтобы прилично организовать работу».

«Марк» считал, что «те условия, в которых мы находимся теперь, не только не нормальны, но прямо не возможны». По-прежнему связь с большей частью агентов производилась через Портнова (Поге). «Из имеющихся здесь двух других переводчиков /Ещ- и Яр[анцев]/», которые продолжали «оставаться нашими работниками», «Марк» частично привлекал второго для связи с «Сынком» и «Джоном». «Но и Е. и Я., – вынужден был признать Рахманин, – плохо говорят по-китайски, в частности, совсем плохо по-шанхайски. Они понимают китайца и бывают поняты последним только „приблизительно“, а это создаёт недоговорённости, недопонимание, отношения делает напряжёнными. Этим же страдает и Поге, для него беседа с китайцем на политическую тему непосильна, не свободно ориентируется в местной обстановке и не знает военно-политической китайской терминологии. Это обстоятельство мы частично начали преодолевать тем, что задание на пиш[ущей] машинке поступают к Джону, он переводит на китайский язык для дальнейшего направления. Это медленно и сложно, но будет продолжаться до приезда Кре-ва (переводчика Кречетова. – Авт.)».

Использование Портнова с 7 ноября на агентурной работе стало затруднительным. Его фамилия была опубликована в местной газете «Россия», «как стрелявшего, как работающего „по разложению белой эмиграции, … как одного из виновников взрыва собора в Софии, с такими выпадами: „Этот негодяй“ и т. п.“. Оснований к этому не было никаких. Однако Портнову пришлось перебраться с частной квартиры в Генконсульство. „Неудобства“ этого были очевидны. Но „Марк“ продолжал его привлекать к обеспечению связи с агентами, хотя и допускал, что „его выезды не могут быть часты“. Генконсул же настаивал на срочном откомандировании Портнова. В конечном итоге, Портнов был отправлен в Тяньцзин в качестве „нелегального резидента“, где очередной раз в 1929 г. был провален.

Рахманин признавал, что в течение последнего месяца заметно снизилось количественно и качественно получаемая информация. „К тому же, такой запутанной, скорее беспорядочной обстановке здесь как в настоящее время трудно представить. Она буквально не по силам нашим молодым, не натасканным сотрудникам, почему сведения зачастую противоречивы, малозначительны и даже маловероятны. В этих сведениях источники отзываются на злобу дня или отвечают на задания. Важнейшее я передаю по телеграфу, из остального, что не теряет своего значения буду составлять периодические информ[ационные] доклады, в духе сделанных Вам указаний. В настоящее время я этого послать не в состоянии, т. к. во время налёта было всё уничтожено и до последнего времени я возился с восстановлением шифрсвязи“.

В одной из телеграмм „Марк“ указал, что его устроила бы ежемесячная смета в 2.000 ам. долл., поскольку же из Центра