Две Ольги Чеховы. Две судьбы. Книга 1. Ольга Леонардовна - Татьяна Васильевна Бронзова

– Как здесь все обустроено, – восторгался Чехов, медленно переходя от вольера к вольеру.

В каждом из них был воссоздан примерно такой же ландшафт, в котором привыкли жить те или иные особи, а в вольерах с аллигаторами, носорогами или другими любителями водной стихии были даже имитации рек.

Почти у каждого вольера стояли скамейки, и это очень помогало писателю передвигаться по территории. Так, сидя на скамейке, они спокойно могли наблюдать за львами, тиграми, ягуарами и другими животными со всего света.

– Антон, посмотри, сколько там народу, – указала Ольга на дальний вольер. – Интересно, кого там содержат?

Когда же они дошли туда, то в изумлении увидели африканскую деревню. В ней было несколько негритянских семей. Все они были в национальных одеждах. Мужчины обрабатывали землю примитивными орудиями, женщины плели циновки и готовили пищу на костре, дети играли в игру, отдаленно напоминающую русские городки. Вместе с неграми в вольере ходили зебры, гордой походкой вышагивали страусы и прыгали обезьянки.

– Как это нелепо, – произнес Чехов.

– Я так понимаю, что к этому надо относиться исключительно как к театральной постановке, – ответила Ольга. – Вот ты всегда хотел побывать в Африке. Теперь ты можешь видеть, как там живут люди.

– Дуся, ты понимаешь, что ты говоришь? Ведь они живут в этих вольерах точно так же, как и те животные, что вместе с ними представлены.

– Я об этом не подумала, – заволновалась Ольга. – А ведь и правда, получается, что эти негры и не люди вовсе, а просто какие-то экзотические экземпляры африканской фауны?

– А почему вы решили, что они люди? – обернулся к ней русский господин, услышавший этот разговор. – Негры – это те же обезьяны, которые так еще до конца и не превратились в человека. Я удивляюсь, что в наших российских зоопарках еще не устроили такие же вольеры. Это очень интересно и познавательно, как зоологам, так и биологам.

– Пойдем, Оля, – поморщившись, сказал Антон Павлович. Вступать в бесполезную дискуссию с этим господином у него не было сил.

– Мир очень жесток, – изрек он, когда они присели на стоявшую неподалеку скамейку. – Разве нормальному человеку может прийти в голову мысль выставлять человека другого цвета кожи для показа в клетке?

В этот день их пригласил на обед берлинский корреспондент «Русских ведомостей» господин Иоллос. Чехов читал его статьи, ценил его как журналиста и был рад этому знакомству. Не преминул он поделиться с ним и своими впечатлениями от только что увиденного в зоопарке.

– Да, Антон Павлович, – ответил Иоллос. – Этим страдает Европа. И хотя уже идет четвертый год двадцатого века, подобное варварство вы можете увидеть и в Италии, и во Франции. Скажу больше, в восьмидесятых годах прошлого века в нашем берлинском зоопарке показывали негра, посадив его в одну клетку с гориллой. Это была, так сказать, наглядная демонстрация учения Дарвина о происхождении человека. И можете себе представить, когда Бисмарк пошел поглядеть на это чудо, он спросил у служителя: «А который из них негр?»

– Этого не может быть! – воскликнула Ольга. – Ведь он был умнейшим человеком.

– И тем не менее… Это не байка, – усмехнулся журналист.

Встретились они в Берлине и с женой Горького, Екатериной Павловной Пешковой, покинутой своим мужем ради Андреевой.

– В России опять неспокойно? – с тревогой спросила она. – Я читала о больших студенческих волнениях в Петербурге и Москве, о нарастающем недовольстве рабочих… Боюсь, Алексей Максимович снова будет в центре событий.

– Вы хорошо его знаете, – ответил Антон Павлович. – Он никогда не будет в стороне. Таким людям живется трудно, но именно в этом они и находят свое счастье.

– А что, эта Андреева такой же яростный борец, как и он?

– О да! – ответила Ольга. – Не знаю, насколько это правда, но костюмерша, обслуживающая этой зимой Марию Федоровну во время спектакля, видела у нее в сумочке пистолет! Зачем, спрашивается? Костюмерша так испугалась, что потом даже боялась к ней входить в гримерную. А в городе и вправду слышатся постоянные призывы к народу вооружаться, и за Алексеем Максимовичем идет постоянная слежка.

– Бедный, бедный, – тяжело вздохнула Екатерина Павловна.

На третий день пребывания в Берлине, по приглашению четы Чеховых в гостиницу приехал доктор Эвальд, местное светило. Он долго осматривал больного, прослушивал, выстукивал, потом поднялся, не спеша сложил свои инструменты, направился к двери, развел руками и, ни слова не говоря, вышел.

– Что это значит? – удивилась Ольга.

– Плохо дело, вот что это значит, – произнес муж с мягкой, растерянной улыбкой.

А профессор шел в это время к лифту и недоумевал. Зачем доктору Таубе понадобилось посылать умирающего человека в Германию? Смысла в этой поездке не было никакого. Уж лучше бы дали несчастному писателю спокойно отойти в мир иной в своей постели.

Но он не знал Чехова. Не знал, что, может, потому он так упорно и настаивал на этой поездке, что хотел избавить своих родных от страданий наблюдать свой уход? А может, и вправду верил, что чудо-врачи Германии сумеют продлить ему жизнь? Ведь надежда, как говорится, умирает последней. Но, так или иначе, Ольга в это верила. Она купила билеты до Баденвейлера, и брат посадил ее с мужем в поезд.

⁂

Вначале они остановились в самой дорогой гостинице города «Ромербад», но уже на следующий же день постояльцы стали жаловаться на нарушающий их покой кашель, доносящийся из люкса. А когда официант, унося из номера поднос с остатками завтрака, еще и обнаружил на салфетке кровь, управляющий отелем тут же вызвал Ольгу к себе.

– Простите, фрау, но вам придется съехать, – сказал он. – У вашего мужа открытая форма туберкулеза. В нашем отеле таких больных мы не принимаем.

– Но куда же вы порекомендуете нам в таком случае поселиться? – занервничала актриса.

– Вы лучше с вашим доктором посоветуйтесь. Господин Швёрер вам подскажет, как правильно поступить.

Доктор Швёрер помог им переехать в небольшой, но очень уютный отель «Зоммер». Номер был угловой, с двумя комнатами и балконом, на котором Антон Павлович мог, не выходя на улицу, спокойно сидеть и наблюдать за жизнью, происходящей на площади, где находилось здание почты. Здесь всегда было многолюдно. Люди со всего города приходили, чтобы отправить или получить корреспонденцию, и многие, выйдя на улицу, тут же распечатывали полученные конверты и читали их содержимое. По их лицам можно было понять, радуют или печалят их эти письма, и Чехов часами мог сидеть на балконе, наблюдая за их реакцией и греясь на солнышке.

– Я вернусь домой прямо как с настоящего курорта. Загорелый и пополневший, – радовался он.

– По поводу твоей загорелости мне