Александр Новиков - В небе Ленинграда

Одно из таких предупреждений неожиданно бросилось мне в глаза неподалеку от угла Невского и Лиговского проспектов. Я вздрогнул и, закрыв глаза, как наяву, увидел страшную картину, невольным свидетелем которой стал в сентябре 1941 г., когда фашисты повели систематический варварский артобстрел города. На тротуаре, как раз на углу Невского и Лиговского, лежало пять или шесть убитых осколками вражеских снарядов ленинградцев. Только что прошел дождь, и тела их лежали среди небольших лужиц, темных от крови убитых. Над ними, чуть склонившись стоял какой-то командир. Рядом с тротуаром припала на перебитое колесо ручная тележка. За тележкой стояла "эмка". Обстрел уже кончился, и по Невскому возобновилось движение - шли люди, позванивали трамваи. Один, кажется, одиннадцатый номер, с двумя прицепами, только что подъехал к остановке. Из него выходили пассажиры. Милиционеры перегородили дорогу к убитым, но люди и сами обходили это место...

Я ехал тогда в Смольный, почему-то вопреки своему обычному маршруту, по Невскому проспекту. Ехал по срочному вызову к прибывшему на днях в Ленинград на должность командующего фронтом генералу армии Г. К. Жукову.

Почему меня вызвали днем в Смольный, я не знал, но предполагал, что, наверное, из-за каких-то осложнений на фронте. Положение в сентябре было очень тяжелое. По всему южному полукружию обороны города уже две недели, не смолкая, гремели ожесточенные бои. Ленинградцы засыпали и вставали под неумолчный грохот фронта, до которого было рукой подать. Противник все еще не терял надежды ворваться в Ленинград, хотя последний срок, назначенный Гитлером для захвата города, 20 августа, давно истек. Мы чувствовали, что враг уже на пределе своих возможностей. Но и нам доставалось, да к тому же над городом и фронтом нависла угроза голода, а к варварским воздушным налетам прибавились зверские и частые артобстрелы. Словом, тяжко было у меня на душе. Вид убитых ленинградцев еще больше растравил сердце.

Теперь от этих картин остались лишь воспоминания. Но воспоминания были тяжкими, и я постарался побыстрее избавиться от них - стал любоваться городом. Он был красив в этот предвечерний час. Бронзовое свечение воздуха и чистое темно-голубое небо придавали Ленинграду какой-то особенно торжественный и величественный вид. Невольно приходили на память нетленные пушкинские строки: "...Невы державное теченье, береговой ее гранит..." Город быстро принимал свой прежний неповторимый облик и этим как бы говорил приезжему, что он уже не город-фронт, а город-герой, что он стоял, стоит и будет стоять на берегах хладных невских вод вечно и непоколебимо, как Россия.

Было радостно видеть на лицах ленинградцев улыбки, слышать тот характерный ритмичный шум улиц, который свидетельствует о том, что жизнь идет и продолжается, несмотря ни на какие горести, беды и страдания, что человек и человеческое всегда восторжествуют.

Но фронт проходил еще очень близко - в 30 км от города. С севера, со стороны Карельского перешейка, можно было ожидать разных угроз. И в начале апреля враг попытался осуществить их. В то время шли советско-финляндские переговоры. Тогдашние главари Финляндии выясняли, на каких условиях их страна может выйти из войны. Но пока велись переговоры, враг решил воспользоваться благоприятной ситуацией. В ночь на 4 апреля 20 Ю-88 попытались прорваться в Ленинград со стороны Ладожского озера. Однако служба ПВО вовремя засекла финские бомбардировщики, а наши истребители разогнали их{230}.

В делах быстро промелькнули еще сутки. И вот 9 июня 1944 г., в 8 часов утра началась "увертюра" Выборгской операции - предварительное разрушение обороны врага. По первой полосе противника открыла огонь артиллерия фронта и морского флота. Чтобы спутать финскому командованию карты, не позволить ему разгадать направление главного удара, артиллерийская обработка первой полосы вражеской обороны велась по всему фронту - от Финского залива до Ладожского озера. Длилась она с небольшими паузами 10 часов. Весь день до темноты громыхали орудия. Все слилось в сплошной ревущий, как прибой штормового океана, гул. Но даже в этом гуле выделялись басы орудий особой мощности Кронштадта, фортов, линкора "Октябрьская революция", крейсеров "Киров" и "Максим Горький".

В этот день советская авиация нанесла три массированных удара. Первый налет был совершен по трем основным целям - No 21, 12 и 14, находившимся в районах Старого Белоострова, озера Светлого и станции Райяйоки. В нем участвовало 215 бомбардировщиков и 155 штурмовиков. Главной ударной силой были Ту-2 и Ил-4. Поскольку бомбометание велось по ограниченным небольшим площадям, разрушающий эффект его оказался очень высоким. Достаточно сказать, что на 1 кв. км пришлось от 125 до 186 тонн бомб.

В полдень 150 бомбардировщиков нанесли удар по железнодорожным узлам и станциям Рауту, Кивиниеми, Райвола и Выборг. В третий раз авиация поднялась в воздух в шестом часу вечера. 244 бомбардировщика громили штабы и резервы противника в районах Кивиниеми, Валкярви, Кивеннапа, а отдельные пары бомбили железнодорожный и шоссейный мосты через озеро Вуокси.

Как мы и ожидали, финская авиация почти не появлялась. Немногочисленные и в общем-то вялые попытки ее противодействовать нашим бомбардировщикам и штурмовикам пресеклись нами мгновенно и решительно. В вынужденных для противника воздушных боях ленинградские летчики сбили 9 самолетов. Ни один финский истребитель не смог приблизиться к Ту-2 и Ил-4 даже на расстояние пушечного выстрела.

Вечером была проведена разведка боем, позволившая уточнить систему огня противника на первой полосе, а также улучшить на ряде участков позиции, занимаемые нашими войсками. Пленные показали, что артиллерийско-авиационная обработка вражеской обороны превзошла даже наши ожидания - снарядами и бомбами было разрушено подавляющее большинство огневых точек и заграждений, а минные поля почти всюду оказались подорванными.

Ранним утром 10 июня я приехал на КП командующего 21-й армией генерала Д. Н. Гусева. Располагался он в полосе наступления 30-го гвардейского стрелкового корпуса, наносившего главный удар, под Белоостровом, и как раз неподалеку от так называемого "миллионного дота".

На КП Гусева собралось почти все руководство фронта. Настроение у всех, как всегда бывает перед решающими событиями, было торжественно-приподнятое. Каждый старался скрыть свое волнение, но это плохо удавалось. Невозмутимым оставался только Говоров. Он молча и сосредоточенно наблюдал в стереотрубу за вражескими позициями и лишь изредка ронял коротенькие фразы.

Все приказания были отданы, части и соединения изготовились к атаке, и нам оставалось одно - терпеливо ждать, когда грянет бой. Все зависящее от нас мы, военачальники, сделали, теперь в игру вступали непосредственные исполнители наших замыслов. Конечно, мы не оставались безучастными зрителями и от наших дальнейших решений зависело очень многое, но все же теперь судьба операции была в руках солдат и командиров. Теперь все решало воинское мастерство, стойкость, мужество и преданность Родине тех, кто шел в бой.