Гюстав Курбе - Герстл Мак

чего сам художник, безусловно, не пожелал бы. Сначала Жюльетта готова была уступить отцу, но потом передумала и написала Блондону: «Первая моя мысль была перевезти брата домой, в родные края, но, все обдумав, я вижу, что брат мой принадлежит не только нам. Швейцария имеет на него такие же права, как Франция и его семья. Гюстав хотел быть похоронен на швейцарской земле до тех пор, пока не станет совершенно точно известно, что он желателен Франции… Наша семья обязана признательностью Швейцарии, которая приютила брата в дни беды… В этом вопросе я не могу считаться с собственными желаниями… но в словах Гюстава я чувствую стремление всех примирить. Гюстав очень любил меня, и его мысль о погребении его праха в Швейцарии дает мне основание избежать религиозного обряда, чего он от меня и ожидал. Тем самым я выкажу уважение к воле брата и в то же время не поступлюсь собственными религиозными убеждениями»[527].

Тело было положено в свинцовый ящик, поставленный затем в дубовый гроб, чтобы впоследствии его можно было эксгумировать и перевезти во Францию. 3 января 1878 года прах Курбе был временно помещен в мертвецкой кладбища Тур-де-Пельс. Пата в письме к Кастаньяри так описывал погребальную церемонию: «Все началось в половине двенадцатого, присутствовало по меньшей мере пятьсот человек. Кортеж прибыл с опозданием — столько понаехало друзей из Ла-Шо-де-Фон, Фрибура, Лозанны, Женевы, не считая почти всех жителей Веве, Монтре и Тура. День был превосходный. Многие пожелали произнести речи. Г-н Рошфор говорил первым, но не смог закончить — слезы душили его. Следующим выступил доктор Блондон из Безансона; его тоже прерывали рыдания присутствующих. Затем произнесли речи два местных жителя»[528]. Режис Курбе, решив после долгих колебаний хотя бы на время оставить тело в Швейцарии, купил место на кладбище, где Курбе и был похоронен 10 мая. Слом сделал проект надгробия из грубого гранита с вмонтированной в него овальной мраморной доской с именем и датами рождения и смерти художника. Могилу окружали восемь усеченных гранитных пирамид, соединенных цепями.

Восьмого мая 1878 года местные власти составили официальную опись имущества Курбе в Тур-де-Пельс. В его бумагах они обнаружили небольшой незапечатанный конверт с фотографией покойного художника, на обороте которой было написано:

«Вот мое завещание.

Оставляю все свое имущество моей сестре Жюльетте.

Написано мною собственноручно в Тур-де-Пельс третьего июня тысяча восемьсот семьдесят седьмого года.

Г. Курбе»[529].

Курбе ничего не оставил Зоэ, что неудивительно, если вспомнить, как давно он был в обиде на нее. Однако осенью Жюльетта получила от Дюваля весьма странный документ — письмо из Лозанны от 5 октября 1878 года, адресованное Дювалю и подписанное «Филибер»: «Однажды в Веве я встретил живописца Курбе. Он был страшно подавлен. „Надо быть готовым ко всему, — сказал он мне. — Я рассчитываю на вас. Обещайте выполнить мою волю и в надлежащее время переправить мое завещание моему поверенному господину Дювалю, Париж, улица Сент-Опоре, 189. Он знает все и возьмет на себя выполнение моих обязательств“. Он [Курбе] многое мне порассказал. Когда он заговорил о своей сестре Зоэ, зяте Реверди и их детях, нами обоими овладело волнение. Мы пожали друг другу руки. Он написал документ, который я Вам посылаю. Мне кажется, наступило время выполнить то, о чем он меня просил… Я исполняю свой долг в надежде, что и Вы исполните свой»[530]. В это письмо было вложено другое завещание, предположительно написанное Курбе:

«Веве, Швейцария.

Вот мое единственное завещание.

Назначаю наследницей всего моего имущества сестру мою Жанну Терезу Зоэ Курбе-Реверди.

Гюстав Курбе, художник.

29 ноября 1877»[531].

На полях было приписано: «А также принадлежащий мне дом моей матери в Иль-Басс в Орнане. Я приобрел его законно оформленной покупкой [это был дом, где Курбе устроил свою первую мастерскую в 1849 году, а не дом, в котором он родился]»[532].

В сопроводительном письме Дюваль писал Жюльетте: «Посылаю Вам копию письма и завещания, которые получил вчера по почте из Лозанны. Г-на Филибера я не знаю. Я пишу г-же Реверди… и осведомлюсь у нее, как и у Вас, что мне делать с этим завещанием. Думаю, что кто-то решил сыграть шутку»[533]. Жюльетта, разумеется, оспорила подлинность второго завещания, и ее адвокат Кулон без труда убедил безансонский суд в том, что это подделка, да еще крайне откровенная и неумелая. Реверди не смогли ни доставить в суд таинственного Филибера, ни даже установить его личность, потому что он существовал лишь в воображении Зоэ и ее мужа. Более того, как разъяснил Кулон, в указанный день встречи в Веве Курбе уже лежал больной в Ла-Шо-де-Фон. 2 апреля 1879 года суд объявил второе завещание поддельным и подтвердил законность первого завещания в пользу Жюльетты.

Жюльетта, всегда разделявшая неприязнь брата к Зоэ, не простила сестре этой неумелой попытки украсть ее наследство. Она умела быть крайне резкой и упрямой, когда хотела, особенно там, где речь шла о деньгах, и ее затаенная вражда к сестре не смягчилась даже после того, как выяснилось, что Зоэ давно уже не ответственна за свои поступки. Психическое расстройство Зоэ прогрессировало очень медленно, и лишь 29 июня 1888 года ее поместили в клинику для душевнобольных в Сент-Или, километрах в трех-четырех от Доля, где она, без надежды на излечение, провела семнадцать лет и умерла 4 июня 1905 года в возрасте восьмидесяти одного года[534].

Враждебность Жюльетты не рассеялась и после смерти ее несчастной сестры. Примерно в 1911 году, стремясь предупредить возможные посягательства на имущество семьи со стороны детей Зоэ, она отдала дом во Флаже и около двадцати гектаров земли соседу и нынешнему его владельцу Феликсу Бургону, а остальные угодья и виноградники — другим своим местным друзьям. Тем не менее она, по-видимому, разрешила одному из сыновей Зоэ стать временным директором музея Курбе, который примерно в 1909 году вознамерилась создать в прежней орнанской мастерской художника. Шарль Леже сообщал в 1910 году: «Меня принял г-н Реверди, являющийся сейчас в некотором роде директором музея. Устройство последнего… было еще не завершено. Г-н Реверди с удовольствием играл роль хозяина. Я застал его, когда он лепил бюст Курбе, отличающийся поразительным сходством с оригиналом; он посвятил свой талант, весь свой талант культу мастера, которого боготворит»[535].

Племяннику Курбе было в то время, вероятно, под сорок. Он все еще жил в Орнане в 1922 году, когда у него