Том 5. Автобиография. Дневник. Избранные письма - Тарас Григорьевич Шевченко

Может, тебя дома нет? Думал я, едучи в столицу, завернуть к вам на Сечь, поцеловать тебя, твою старуху и твоих деточек, но не так делается, как нам хочется. Мне велено от

правиться прямо в столицу. Нечистый их знает для чего. И я теперь из Астрахани направлюсь на пароходе до самого Нижнего-Новгорода, а там через Москву в столицу. Но скоро ли я туда прибуду, святой его знает. Я в Москве увижусь со старым Щепкиным (если он жив), и очень хорошо сделал бы ты, друже мой единый, если бы через него хоть одну строчечку [прислал], напиши только — жив ли ты, здоров ли и получил ли мой «Солдатов колодец». Меня он беспокоит. А в столицу мне пиши вот так: в С.-Петербург. Его высокоблагородию Михайлу Матвеевичу Лазаревскому, на Большой Морской, в доме графа Уварова.

Не пишу тебе больше,— нечего писать, да и пароход, спасибо ему, не дает. Завтра поплыву вверх по матушке по Волге, а покамест целую тебя, твою старуху и твоих деточек. Не забывай меня, друже мой единый.

Получил ли ты мое изображение?

Т. Шевченко

15 августа 1857 [Астрахань].

96. М. М. ЛАЗАРЕВСКОМУ**

8 октября [1857], Нижний-Новгород.

Друже мой единый! 19 сентября прибыл я в Нижний-Новгород, и только сегодня я, слава богу, собрался с силою написать тебе о случившемся со мною. Никто больше, как черт, враг добрых наших помышлений, перешел мне дорогу в Питер. Новопетровский комендант по моей просьбе выдал мне пропуск прямо в Петербург, а командир батальона, мой ближайший начальник, обиделся распоряжением Ираклия Александровича и уведомил нижегородского полицеймейстера, чтобы меня задержать и прислать в г. Уральск для получения указа об отставке с какими-то ограничениями. Я заболел. Спасибо, нашлися здесь добрые люди, которые приютили меня и через посредство которых написано в Оренбург обо мне Катенину, чтобы он объяснил мое отвратительное положение.

Писал я графу Ф. П. Толстому из Новопетровского укрепления, что я отправляюсь через Оренбург, но после упросил Ираклия Александровича отпустить меня через Астрахань. О случившемся здесь со мною я теперь не пишу ему, а прошу тебя, друже мой единый, посети ты графиню Настасию Ивановну Толстую, это тебя нисколько не скомпрометирует, расскажи ей о моем гнусном положении, а главное, благодари ее от меня за ее святое о мне ходатайство, а также и добрейшего графа Федора Петровича. Друже мой единый! Во имя глубокой моей любви к тебе не откажи мне в этой великой просьбе.

Не знаю как долго продлится мое сидение в Н.-Новгороде, думаю, что я не скоро вырвуся. Пришли мне сколько-нибудь денег. Я почти не одет, а следовательно не могу показаться в люди и начать работу за деньги. Если получил ты письма от Кухаренка и от Залесского, то перешли мне. От Залесского должны быть и деньги, не знаю только как велики.

Прощай, мой друже единый! Поцелуй Семена и Маркевича и не забывай искреннего твоего

Т. Шевченка.

В другой раз буду тебе писать больше, а теперь болею. Адресуй свое письмо в Нижний-Новгород, его высокоблагородию Павлу Абрамовичу Овсянникову, в контору пароходства «Меркурий».

97. М. М. ЛАЗАРЕВСКОМУ*

19 октября [1857], Нижний-Новгород.

Мой друже милый, мой единый! Сегодня 18 октября получил я твое братское сердечное письмо. Спасибо тебе, мое сердце! Ты пишешь, что Усков уже писал тебе о каком-то недоразумении. Почему же он, дурень, не написал, какое именно недоразумение? И тут никто не знает. Я и сам не знаю, что за такое проклятое недоразумение? В Оренбург уже давно писали из Нижнего, а из Оренбурга пока нет ничего. И я сам не знаю, что еще со мною будет. А покамест живу здесь хорошо и весело среди хороших людей. Овсянников, здешний архитектор, благородный, добрый, умный человек, а ко всему этому еще и земляк наш конотопский. Мне тут хорошо с ним. Жаль только, что морозы настали, нельзя рисовать с натуры, а то было б куда-как весело.

Спасибо тебе, друже мой единый, что ты повидался с графинею Настасией Ивановной. Не знаю, получила ли она моего «Киргизенка» от Сигизмунда? И получил ли граф Федор Петрович мое письмо из Новопетровска? Будешь у нее, спроси, пожалуйста, и мне напиши. Письма графу теперь писать не буду. Надо дождаться, что мне напишут из Оренбурга. Я просил Герна написать мне, а ты, получив мое письмо, пойди к графу Федору Петровичу и поблагодари его от меня за его доброе, человеколюбивое участие, которым я радостно воспользуюсь, если придется мне круто.

Поздравь и поцелуй от меня Белозерского и его женушку. Почему ты не женишься? Может быть, мы с тобою уж разом женимся? Долго, я думаю, нам этой напасти ждать.

Что делает Кулиш? И где теперь его женушка? Увидишь ее, чмокни раза три за меня. А Кулишу скажи, пусть мне пришлет второй том «Записок о Южной Руси». Тут есть одна книжная лавка, да и в той только буквари продаются. А как будет посылать второй том, так пусть и первый подкинет, потому что я первый том «Записок о Южной Руси» подарил нашим киевским землякам в Астрахани. Поцелуй же его и попроси, пусть мне вышлет свои милые «Записки о Южной Руси», а я ему за это не пришлю, а, даст бог, привезу гостинец из самой киргизской степи.

У меня теперь, слава богу, есть что читать, дай бог здоровья добрым людям, но своего родного — ничегошеньки нет, кроме «Богдана Хмельницкого» Костомарова. Вот отколол книгу, это да! В Саратове виделся я со старою Костомарихою, она ждала его из-за границы к 15 сентября. Не знаю, вернулся ли он или нет еще? Не слышно ли у вас про него что-нибудь?

Чем занят этот повеса — Семен, что ничего мне не напишет. Отдери его за ухо и поцелуй от моего имени, а женушку его и деточек не дери, а только поцелуй.

Напугал ты меня черною печатью на своем письме. Не случилось ли у тебя, упаси боже, что недоброе?

Прощай, мое сердце, мой голубе сизый! Я теперь, слава богу, здоровый, и веселый, и искренно любящий тебя, моего единого друга —

Т. Шевченко.

Увидишь графиню Настасию Ивановну,— спроси, был ли у нее Сапожников, с которым я плыл из Астрахани в Нижний?

98. И. П. КЛОПОТОВСКОМУ**

Нижний, 6 ноября 1857.

Други мои искренние, мои сущие в Астрахани, мир и любовь с вами вовеки.

Сатана, он же и Иван Рогожин. Нетерпящий света истины и враг всяких добрых помышлений и намерений наших.