Плачь, Маргарита - Елена Евгеньевна Съянова

в гостиную, Гесс пригласил его в свой кабинет. Там их ждали крепкий кофе с коньяком и унылый Роберт Лей с таким выражением лица, точно его наказали. По двум большим корзинкам с великолепными мюнхенскими пирожными, стоявшим тут же на круглом столике, Гиммлер догадался, кого еще ждут.

Гесс посмотрел на часы.

— Фюрер будет в четыре, — сказал он, — а пока мы должны кое-что обсудить. Точнее, обменяться информацией. Дело касается поступающих в политбюро сигналов о раскольнической активности некоторых командиров СА. С этим пора что-то делать. — Он посмотрел на Гиммлера, который после горячей ванны и нескольких глотков чудесного кофе ощущал такое блаженство, что в ответ на строгий взгляд Гесса сумел только нахмуриться и кивнуть.

Тревожные сигналы шеф СС посылал с прошлого лета, но именно Гесс все время становился между ними и фюрером, очевидно, прикрывая тогдашнего командира СА фон Пфеффера. Теперь, когда вновь появился Рем, а брожение грозит перерасти в вооруженное восстание, глубокомысленный секретарь фюрера решился-таки обратить внимание шефа на «раскольническую деятельность». Что ж, лучше поздно, чем… слишком поздно, как любил повторять отец Генриха, человек крутого нрава.

— Ключевая фигура здесь Штеннес, — продолжал Гесс. — Я еще раз убедился в этом во время его визита ко мне. Штеннес — что-то вроде стержня, на котором все держится, и если его выдернуть, остальное посыплется.

— Я тут кое-что записал. — Лей протянул Гиммлеру листок из блокнота. — Имена, даты, цифры. За достоверность ручаюсь. Прочтите, Генрих, потом я отвечу на ваши вопросы.

Гиммлер начал читать, и глаза его загорелись. Он понял, что Штеннес вляпался. Гиммлеру очень хотелось спросить Лея об источнике. Он постоянно внушал своим сотрудникам мысль о том, что информация без источника — плохая работа, в то время как источник без информации — отличная, поскольку если есть источник, будет и информация. Однако он догадывался, что сведения, скорее всего, предоставила одна из поклонниц обаятельного гауляйтера, и Лей назовет имя лишь в том случае, если сам захочет назвать.

— Отлично! — воскликнул Гиммлер, сложив листок пополам, и посмотрел на Лея. — Я могу это взять?

Тот кивнул.

— Конкретных вопросов у меня нет, — продолжал Гиммлер, — но нужно определить стратегию.

— Изложим фюреру факты, суммировав которые…

— Может быть, стоит прежде суммировать, — перебил Гесса Лей, напоминая о стиле работы Гитлера, всегда раздражавшегося именно от потока фактов, не сгруппированных и не подготовленных к выводу.

Гессу, конечно, об этом напоминать не требовалось, но почему-то в данном случае он особенно стремился довериться интуиции Адольфа, которую теперь и всегда старательно сохранял в девственном состоянии.

— Здесь, по-моему, только два варианта: начать чистку сегодня же или ускорить брожение и потом выбить пробку, — сказал Лей. — Второе рискованно, конечно, но при хорошей организации риск оправдан — вся пена разом уйдет.

— Важно не просто погасить недовольство, но изъять зачинщиков, — заметил Гесс. — Они ведь могут уйти на дно.

— Не уйдут, а вылетят наружу! — Лей почесал висок. — Представьте себе бутылку с бродящим вином, в котором содержатся какие-то твердые частицы. Если вынуть пробку, то давление резко упадет, из жидкости выделится газ, который облепит частицы, и сильная газовая струя выбросит их вместе с пеной в подставленный Генрихом таз.

— Помнится, ты как-то уже доказывал, что движение социума имеет химический характер, — улыбнулся Гесс.

— Я химик и часто чувствую себя внутри молекулы… — Лей быстро поднялся, первым увидав вошедшего фюрера.

Волчий слух Гитлера, конечно, уловил последнюю, загадочную фразу, но взгляд весело нацелился на пирожные.

— Жуткая погода, господа! — воскликнул он, здороваясь со всеми. — А представьте, как все это начнет таять. Не могу постигнуть, за что некоторые любят снег!

Никто ему не возразил, и лицо фюрера приняло обиженное выражение. Он еще не преодолел в себе «комплекс оппозиции»: ему чудилось, что ответ в форме молчания означает именно несогласие, а не наоборот. Гесс об этом знал (Адольф сам ему признавался), однако считал, что тот должен перевоспитать себя.

В кабинет вошла Эльза с горячим кофейником специально для Адольфа, и он, привстав, поцеловал ей руку.

— У иных женщин все получается великолепно, — заметил он, когда Эльза вышла. — У них на все хватает ума.

— Может быть, любви? — улыбнулся Гесс.

— Нет, именно ума! — живо возразил Гитлер. — У таких женщин и любовь умная!

— А ты считаешь, бывает глупая любовь? — искренне удивился Рудольф.

— Еще бы! Сколько угодно! Вы не находите, Генрих?

Гиммлер подавил желание щелкнуть каблуками и ответить: «Так точно, мой фюрер!» — обстановка не располагала.

— Для меня глупая любовь — та любовь, что разрушает, — отвечал он, — а умная, соответственно, наоборот.

— А вы как считаете, Роберт?

— Я как-то не задумывался, — усмехнулся Лей. — Но по вашей логике, Генрих, НСДАП довольно глупая партия.

— Твой силлогизм не верен! — отреагировал Гесс. — Вывод вытекает из произвольно притянутых суждений — все разрушение от глупых женщин, НСДАП есть разрушение, значит, НСДАП глупа.

— А ты хочешь сказать, что множество глупых женщин эквивалентно множеству разрушения и множество НСДАП входит в это множество? — усмехнулся Лей.

— Согласись, однако, что основа моего суждения не так глупа, как твой вывод, — парировал Гесс.

— Вы сами как два суждения, — заметил Гитлер, высматривая очередное пирожное. — Однако вывод из вас я бы делать не взялся.

Все засмеялись.

— Трансформацию в партию созидания вполне можно ускорить, — уже серьезно продолжал Гитлер, — если убрать из нее глупых разрушителей.

— Об этом мы и хотели говорить, — кивнул Гесс. — Генрих считает, что у него достаточно материалов для публичного действа.

— Да. Теперь вполне достаточно, — подтвердил Гиммлер.

— У Роберта появилось кое-что на Штеннеса, — пояснил Гесс. — Представь себе, этот поборник классического социализма брал взятки.

Гитлер задумался.

— Нет, — сказал он, поставив чашку, — для публичности мы еще не созрели. Как бы там у кого ни чесалась его принципиальность, все должно остаться внутри СА. А на Рема у вас что-нибудь есть? — нервно повернулся он к Гиммлеру.

— Рем сохраняет лояльность, — отчеканил тот.

Гитлер не удержался от вздоха облегчения.

— Что касается Штеннеса, то это отличная новость, — продолжал он. — Наконец-то можно будет припереть его к стенке. А что Дельюге? Тоже брыкается?

— Пока индифферентен, — отвечал Гиммлер.

Фюрер опять взялся за пирожные. Через пару минут, не доев сливочную пирамидку, он впал в задумчивость:

— Пока… Кое-кто лоялен именно пока, но так оно, скорее всего, и останется, если придерживаться тактики упреждающего удара. С другой стороны, если выждать, дать недовольству вызреть, амбициям — раскрыться и тогда уже бить наверняка, можно ли быть уверенным в полном успехе? Сколько «индифферентных» обретут тогда энтузиазм? Иными словами, на кого работает время — вот что я стремлюсь понять.

Он обвел всех внимательным взглядом, но встретился лишь с глазами