Любовь Овсянникова - С историей на плечах

Но вот я тоже приехала сюда, теперь он был передо мной!

Шел февраль 1980 года. В научных сборниках, посвященных рассмотрению различных аспектов борьбы с износом турбин (аглоэксгаустеры, которыми я занималась, — тоже турбины), работающих в запыленных средах, начали появляться мои статьи. Но вот одна из них вышла в соавторстве с Ильмаром Романовичем Клейсом, и появились круги на воде. Возможно, его публикации отслеживались ведущими специалистами в этой отрасли, поэтому и меня заметили. А может, я себя недооцениваю, может, к моему материалу давно присматривались и наконец оценили достаточно серьезно. Как уж там было, не знаю, но именно тогда и именно на мой институт пришло письмо с просьбой командировать меня на «Невский турбинный завод» с докладом о своей работе для рассмотрения вопроса о возможном сотрудничестве. Затраты на командировку завод брал на себя. Письмо было подписано главным конструктором завода по компрессоростроению.

Я встречала научные труды сотрудников этого предприятия и знала, что ПО «Невский завод» имени В. И. Ленина (НЗЛ) был ведущим в стране производственным объединением в области крупного турбокомпрессоростроения. Он выпускал компрессорные и газоперекачивающие агрегаты для черной металлургии, химической и газовой промышленности, а также производил сложное стальное и чугунное литье и поковки. Само ПО (производственное объединение) было образовано, в 1976 году, сравнительно недавно. Но его Головным предприятием, куда меня приглашали, являлся Невский машиностроительный завод. Он имел богатую биографию, ибо возник еще в 1857 году на месте небольшого чугунолитейного предприятия, известного как Невский литейный и механический завод, еще его называли Семянниковским заводом.

История его замечательна. Наряду с другой техникой, например паровозами, Невский машиностроительный завод строил суда различного назначения и водоизмещения, в том числе и легендарные крейсеры «Жемчуг» и «Изумруд», миноносец «Стерегущий», ледокол «Таймыр». В годы Гражданской войны завод работал на нужды фронта, за что в 1922 году ему было присвоено имя Ленина. В мирное время участвовал в сооружении главных чудес века — Волховской ГЭС и Днепрогэса. Велись тут и свои разработки, крепла своя наука. Например, в 1932 году на заводе изготовили первую советскую доменную воздуходувку. Во время Великой Отечественной войны часть завода была эвакуирована в Барнаул, где на ее базе создали Барнаульский котельный завод. Оставшееся производство разделило участь родного города и в блокаду выпускало реактивные снаряды, авиабомбы, лебедки для тралов и другую военную продукцию.

В 1949 году на Невском машиностроительном заводе построили первую в Советском Союзе газовую турбину. Теперь направление компрессоростроения окрепло, заняло ведущее положение и превратило старый завод в могучее предприятие, оснащенное высокопроизводительным оборудованием — НЗЛ.

Эта короткая биография предприятия, его научного потенциала и производственных возможностей призвана показать, какой незаурядный научный коллектив меня заметил и приглашал для фактического знакомства. От этого становилось не просто лестно, от этого ввергало в неописуемую крылатость и прибавляло силы, желания работать.

Меня вызвали в канцелярию и дали ознакомиться с этим письмом, на котором стояла резолюция директора: «Ученому секретарю — разобраться и внести предложения».

— Письмо же не на меня расписано, — ворчала я, расписываясь в журнале педантичной секретарши директора, — а на Ступницкого. Зачем вам мой автограф?

— А затем, что бери письмо и иди к своему Ступницкому, — парировала Галина Михайловна. — У него оставишь! — крикнула она мне вслед.

Анатолий Михайлович, получив новую должность, теперь находился в главном корпусе, что был в красивом здании гавриленковской постройки на центральной площади города и немало гордился этим.

— Вот, — любил он повторять, чуть подергивая уголком рта, — Николай Георгиевич выстроил здание, организовал в нем институт и сам возглавил его, поищи еще такое в городе. А тут и я рядом, — после этих слов он заливался радостным смехом и с иронией шутил: — Причастный как-никак.

Нам, сотрудникам научно-исследовательского подразделения, квартировавшего сначала в старинных, дореволюционной постройки, зданиях университета на улице Шевченко, а потом переехавшего в свой новый корпус на проспект газеты «Правда», появляться здесь было в радость. Ну с Шевченковской-то мы ходили пешком. Что там той ходьбы было? — просто приятная прогулка: спуститься квартал по улице Карла Либкнехта и пройти по площади Ленина от одного ее угла до другого вдоль центрального проспекта. Да и с проспекта «Правда» маршрут был симпатичный: выходишь из здания, пересекаешь отличный парк перед ним, выходишь на проспект и тут же садишься в троллейбус. Далее встаешь за квартал до ЦУМа, проходишь по улице Миронова, выныриваешь у ЦУМа как раз напротив входа в наш главный корпус. Пересекаешь площадь Ленина перпендикулярно проспекту Карла Маркса — и ты на месте. Нигде никакого напряга, опасности или неудобства.

Хорошее настроение появлялось от одной поездки сюда, от прогулки по городу. А тут еще и письмо, само по себе показательное, да еще с обнадеживающей резолюцией — авось отпустят поехать. Я вскочила в кабинет ученого секретаря с распахнутыми глазами и порозовевшими от возбуждения щеками.

— Вот! — протянула Анатолию Михайловичу письмо: — Представляешь?! Что скажешь?

Я протянула письмо Ступницкому, подмигнула его секретарше и уселась, затаив дыхание. Он читал долго, наверное, перечитывал: густые брови цвета созревшей ржи сошлись к переносице, красиво очерченные губы беспокойно двигались, выражение полного лица отражало озабоченность. Наконец, знакомое подергивание уголка рта и улыбка:

— Так это же Рис! — он облегченно откинулся на спинку стула, дернул плечом: — Вольдемар Фридрихович Рис. Я тебе говорил о нем. Помнишь?

— Это который сидел в ГУЛАГе?

— Он!

Анатолий Михайлович встречался с человеком, подписавшим присланное приглашение, на одной из научных конференций в Таллине.

На самом деле Рис просил называть его Владимиром Федоровичем. Вот что об этом свидетельствует в своих воспоминаниях «Постскриптум» Борис Викторович Раушенбах, советский физик-механик, один из основоположников советской космонавтики, академик АН СССР, академик РАН, лауреат Ленинской и Демидовской премий, действительный член Международной Академии астронавтики, Герой Социалистического Труда: «Рис, ученый-машиностроитель, турбинщик, по характеру несколько меланхоличный, а иногда и паникер. Примечательно, что, уже будучи нездоровым и зная о своем нездоровье, он сказал: “Не дай Бог, когда я умру, на моей надгробной плите напишут — "Вольдемар Фридрихович Рис"!” Он до последнего момента своей жизни хотел оставаться русским, Владимиром Федоровичем...»