Давид Боровский - Александр Аркадьевич Горбунов
Давид Боровский читать книгу онлайн
Давид Боровский (1934–2006) – выдающийся театральный художник, без которого не было бы многих шедевров Театра на Таганке и успешных постановок в других театрах. Он определил новое направление в сценическом искусстве, неразрывно связав сценографию с режиссурой. Творчество режиссера теперь невозможно представить без взаимодействия с художником. Журналист, постоянный автор серии «ЖЗЛ» Александр Горбунов раскрывает Давида Боровского не только как образцового художника-постановщика с непререкаемым авторитетом среди коллег по цеху, но и как глубокую личность, мудрого, благородного человека с тонким чувством юмора и абсолютным иммунитетом на пошлость – и в жизни, и в искусстве.
«Как потом выяснилось, – пишет Алла Демидова, – он тогда уже и согласие дал, и подписал все, что требовалось. Когда все было решено, я с ним говорила опять и предупредила буквально обо всем, что произойдет на “Таганке”, сказала, что все равно будут ждать Любимова. Поговорив с Эфросом очень откровенно, я не пошла на собрание труппы… И несмотря на мою безграничную любовь к Эфросу как к режиссеру, я отказалась участвовать в спектакле “На дне”. Репетиции “На дне” начались в сентябре 1984 года, в первый же рабочий месяц Эфроса на “Таганке”. Готов был спектакль уже в январе 85-го».
Ждать, однако, стали не все. Спустя время большинство актеров «Таганки» забыли о Любимове. Они старательно, работая с полной отдачей, делали новые спектакли, понимая, что публицистические начала для театра уже не годятся, они – вчерашний день, для газет, сохраняли старый репертуар, многое им удавалось, начались поездки за границу, на стороне театра стала мощно и открыто трудиться поддержавшая «Таганку», Эфроса и спектакли пресса, вовсе не исключено, что «заряженная» властями, – только с восклицательными знаками. И Анатолий Васильевич радовался за артистов и театр и открыто говорил: «Я снова счастлив».
Острота неприятия Эфроса, оказавшегося, как и «Таганка», в исключительно сложном положении, заявленная на представлении режиссера коллективу и в первые месяцы совместной работы, спадала. Причин, думается, две. Первая – отсутствие у Эфроса «камня за пазухой» – он пришел не конфликтовать, а работать, сохранить прежние спектакли и ставить новые. Вторая – помощь со стороны тех, кто привел Эфроса на «Таганку», – чиновников от искусства и культуры, организовавших театру такую, как сказали бы в новейшие времена, «пиар-поддержку», какая при Любимове даже присниться не могла: немедленное разрешение на каждый из шести спектаклей, поставленных Эфросом на «Таганке» за три года, постоянные зарубежные гастроли, предельно лояльная пресса, написавшая при новом режиссере о «Таганке» в десятки раз больше статей и рецензий, чем за предыдущие 20 лет. Да как написавшая! Только хвалебные тона.
Эфрос же исходил из того, что:
а) на Бронной конфликт (не стал бы, впрочем, соглашаться с предположением о том, что Анатолия Васильевича и тех, кто двумя руками поддерживал его появление на Таганке, вело всего лишь ставшее неинтересным существование на Бронной);
б) возник последний шанс – в 59-то лет! – получить свой театр;
в) появилась возможность спасти «Таганку» – он искренне в это свое предназначение верил;
г) он сумеет найти общий язык с артистами, верил в них («я же с ними работал»);
д) Любимов никогда не вернется.
Йосиф Райхельгауз называет Эфроса человеком «жестким, циничным и прагматичным», но личность, наделенная такими определениями, если они, конечно, реальны, никогда бы не пошла на столь безумный шаг, как согласие на работу в Театре на Таганке в возникшей тогда ситуации политического, безусловно, толка. «Жесткие, циничные и прагматичные» все просчитывают.
Виктор Розов, назвавший противников прихода Эфроса «чернью», считал, что Анатолий Васильевич перешел работать на «Таганку» с самыми добрыми намерениями – помочь театру в тяжелые дни, когда коллектив был покинут прежним руководителем». В недобрых намерениях Эфроса заподозрить невозможно, они были, несомненно, добрыми, но, во-первых, он, конечно же, не перешел – ему неоткуда было переходить, у него не было своего театрального дома. Во-вторых, Анатолия Васильевича никто на помощь не звал. Да, «таганский дом» остался – на время, как многие полагали – без хозяина, но сигналы sos из стен этого дома не поступали
В январе 1984 года Театр на Таганке (точнее – ведущие актеры и Боровский) обратился в политбюро с просьбой вернуть Любимова, разрешить постановку «Бориса Годунова» и сыграть в день рождения Высоцкого, 25 января, спектакль «Владимир Высоцкий». Письменного ответа, понятно, не последовало. Окольными путями «сверху» сообщили: не волнуйтесь, работайте, все идет своим чередом. Не сообщили, правда, о том, что уже тогда, на момент отправки письма из «Таганки», в политбюро было известно: в театре будет новый главный режиссер. Подтверждения тому – письмо и записка от 2 января 1984 года (под грифами «Секретно»). В записке за авторством отделов культуры ЦК КПСС и по работе с заграничными кадрами и выездам за границу говорится:
«Министерство культуры СССР (т. Демичев) информирует ЦК КПСС о недостойном поведении за рубежом главного режиссера Московского театра драмы и комедии (на Таганке) Любимова Ю. П. (на что ему неоднократно указывалось в связи с его предыдущими загранпоездками) и просит поручить совпослу в Италии официально пригласить Любимова Ю. П. в посольство для объяснения и потребовать от него возвращения на Родину.
Министерство культуры СССР вносит также предложение о назначении другого главного режиссера театра.
Отдел культуры ЦК КПСС и Отдел ЦК КПСС по работе с заграничными кадрами и выездам за границу поддерживают эти предложения.
В связи с тем что за последние годы Любимов Ю. П. постоянно стремится проводить много времени в загранпоездках (в среднем около пяти месяцев ежегодно), а в 1983 году он уже отсутствует более пяти месяцев, а также учитывая подготовку им ряда идеологически ущербных спектаклей, на выпуске которых он продолжает настаивать, полагали бы целесообразным рекомендовать Министерству культуры СССР дать поручение Главному управлению культуры Мосгорисполкома (Театр драмы и комедии находится в его подчинении) подготовить предложение об укреплении художественного руководства этого коллектива и внести на рассмотрение МГК КПСС в установленном порядке».
В письме, адресованном советскому послу в Италии, дается указание «официально пригласить режиссера Ю. П. Любимова для беседы», сообщить ему, что «его отсутствие в театре свыше пяти месяцев вызывает серьезную озабоченность, тем более что представленный ему месячный для лечения отпуск истек в конце октября 1983 года, в связи с чем Ю. П. Любимов должен незамедлительно вернуться в Советский Союз», и подчеркнуть, что «такое длительное отсутствие Ю. П. Любимова может поставить Главное управление культуры Мосгорисполкома перед необходимостью предпринять соответствующие организационные меры и, в частности, рассмотреть вопрос о его пребывании на посту главного режиссера Московского театра драмы и комедии (на Таганке)».
В сухом остатке: Демичев уже внес предложение о назначении другого главного режиссера «Таганки». Записка в Рим – формальность. Предупреждение Любимова посольским работником на его награждении в Лондоне за «Преступление и наказание» – декорация. Посланцам было ясно, что никуда Любимов не придет, им было известно, что он опасается «укола в жопу», но они хотели, чтобы Юрий Петрович узнал о возможных последствиях, зашифрованных фразой о принятии «соответствующих организационных мер», среди которых выделен вопрос о «его пребывании на посту главного режиссера».
После того как «Таганку» возглавил Эфрос, возникла, по словам Анатолия Смелянского, «одна из самых напряженных этических коллизий советской театральной жизни». В 2003 году, когда Смелянский, называвший Эфроса применительно к «Таганке» «человеком со стороны», писал об этом, коллизия виделась «с другого берега»:
