Голда Меир - Моя жизнь

Но надо было смотреть в лицо действительности; к тому же мы не все потеряли. На сегодняшний день федаины нам больше не угрожали; свобода судоходства через Тиранский пролив получила поддержку: чрезвычайные силы ООН вошли в Газу и в Шарм-эль-Шейх - а мы одержали военную победу, вошедшую в историю и снова доказавшую, что мы умеем, если нужно, защищать себя с оружием в руках.

В октябре того же года я снова, в той же ООН, пыталась найти выход из тупика, в котором уже десять лет пребывали наши отношения с арабскими государствами. Я обратилась к ним без всякой подготовки, без текста, глубоко убежденная, что пришло для нас время разговаривать без посредников:

«Израиль подходит к своей десятой годовщине. Вы не хотели, чтобы он родился. Вы боролись против решения Объединенных Наций. Вы открыли военные действия против нас. Все мы были свидетелями горя, разрушения, кровопролития и слез. Но Израиль здесь, он растет, развивается, прогрессирует… Мы старый, упрямый народ, и, как показала наша история, нас нелегко истребить. Как и вы, арабские страны, мы добились национальной независимости, и нас, как и вас, ничто не заставит от нее отказаться. Мы здесь, и мы здесь останемся. История постановила, что Ближний Восток состоит из независимого Израиля и независимых арабских государств. Это решение никогда не будет изменено.

В свете этих фактов - реальна ли, справедлива ли политика, основанная на фикции, что Израиль не существует или каким-то образом исчезнет, и какой в ней смысл. Не лучше ли всем нам строить будущее Ближнего Востока, основанное на сотрудничестве? Израиль будет существовать и прогрессировать, даже если не будет мира, но, конечно, мир полезнее и для Израиля, и для его соседей. Арабский мир - десять суверенных государств и 3000000 квадратных миль площади - вполне может позволить себе мирное сотрудничество с Израилем. Разве ненависть к Израилю и стремление его разрушить сделает счастливее хоть одного ребенка на вашей земле? Разве эти чувства превратят хоть одну лачугу в дом? Разве может культура расцвести на почве ненависти? Мы не сомневаемся ни минуты, что когда-нибудь между нами будет мир и сотрудничество. В этом историческая необходимость для наших народов. Мы к этому готовы; мы стремимся, чтобы это время наступило теперь…»

Я могла бы с тем же успехом и промолчать. Наши немногие друзья на Генеральной Ассамблее вежливо - некоторые даже с энтузиазмом - мне похлопали, но арабы и не взглянули в нашу сторону.

Я часто бывала в здании Объединенных Наций в бытность свою министром иностранных дел. Не реже, чем раз в год, я бывала там в качестве главы израильской делегации на Генеральной Ассамблее, и не было случая, чтобы я не попыталась завязать контакты с арабами - и, увы, не было случая, когда бы мне это удалось. В 1957 году, увидев издали Насера, я подумала: а что будет, если я просто к нему подойду и начну разговаривать? Он был окружен телохранителями, да и у меня были телохранители, и ничего бы из этого не получилось. Но на той же сессии был Тито, и я подумала, что если мне удастся поговорить с ним, он бы мог что-нибудь устроить. Я попросила члена нашей делегации поговорить с кем-нибудь из югославской делегации, чтобы устроить мне встречу с Тито. Я ждала, ждала, ждала - даже отложила возвращение в Израиль, но ответа не было. Ответ пришел на следующий день после моего отъезда из Нью-Йорка: Тито встретится со мной в Нью-Йорке. Но я была уже дома. Мы сделали еще одну попытку - ответом опять было молчание.

Я обращалась к каждому, в ком видела возможного посредника. На одной из сессий Ассамблеи я познакомилась с женой главы пакистанской делегации, который был послом в Лондоне. Мы стали приятельницами. Однажды она сама подошла ко мне и сказала: «Миссис Меир, если мы, женщины, занимаемся политикой, то мы должны постараться заключить мир». Этого-то мне и нужно было.

- Послушайте, - сказала я. - Речь не о мире. Просто пригласите к себе несколько арабских делегатов, и пригласите меня тоже. Даю вам честное слово, что если арабы не хотят, чтобы о нашей встрече узнали, - никто не узнает. И я не хочу вести с ними мирные переговоры. Я просто хочу с ними разговаривать. Просто находиться в одной комнате.

- Замечательно! - сказала она. - Я это сделаю - и начну сейчас же.

Опять я стала ждать - но ничего не произошло. Однажды я пригласила ее выпить кофе в комнате отдыха для делегатов; мы сидели там, как вдруг вошел министр иностранных дел Ирака (тот самый джентльмен, который указал на меня пальцем с трибуны Генеральной Ассамблеи и сказал: «Миссис Меир, возвращайтесь в Милуоки - там ваше место»). Она побледнела «Боже мой, он увидит, что я разговариваю с вами!» - и в панике убежала. Так все это и кончилось.

И так оно и продолжалось, даже при случайных встречах на дипломатических завтраках. Каждый глава делегации очень скоро узнавал, что если он хочет, чтобы у него в гостях были арабы, то не должен приглашать нас. Однажды некий министр, еще не знавший правил игры, пригласил арабов и израильтян вместе. Мало того - он даже посадил делегата Ирака за стол против меня. Тот уселся, принялся за свою копченую семгу, поднял глаза, увидел меня, встал и ушел. Конечно, на большие приемы и коктейль-парти, куда приглашались сотни людей, хозяин мог позвать и арабов, и израильтян, но на обед или завтрак - никогда. Завидев израильтянина, арабский делегат немедленно выходил из комнаты, и мы ничего не могли с этим сделать.

Но были в эти годы и более светлые минуты, и некоторые встречи, которые запомнились навсегда. Самыми интересными - и, вероятно, самыми запомнившимися - были встречи с Джоном Ф. Кеннеди, Линдоном Джонсоном и Шарлем де Голлем. С Кеннеди я встречалась дважды. В первый раз - сразу после Синайской кампании, когда он был сенатором от Массачусетса. Сионисты Бостона устроили внушительную демонстрацию в поддержку Израиля и праздничный обед, на который явились все консульства в полном составе, два сенатора - и министр иностранных дел Израиля. Я сидела рядом с Кеннеди, он был в числе ораторов и произвел на меня сильное впечатление своей молодостью и своей речью, хотя разговориться с ним было нелегко. Мне он показался очень застенчивым; друг другу мы сказали всего несколько слов. В следующий раз мы встретились с ним незадолго перед тем, как он был убит. Я приехала во Флориду, где он проводил отпуск, и мы беседовали очень долго и очень непринужденно. Мы сидели на веранде большого дома, где он жил. Я как сейчас его вижу - в качалке, без галстука, с закатанными рукавами; он очень внимательно слушал мои объяснения, почему нам так необходимо получать от Соединенных Штатов оружие. Он был такой красивый и такой молодой, что мне приходилось напоминать себе - это президент Соединенных Штатов. Впрочем, он, вероятно, тоже находил, что я не слишком похожа на министра иностранных дел. В общем, это была довольно странная обстановка для такого важного разговора. Присутствовало еще два-три человека, среди них Майк Фельдман, один из тех, кто считался «правой рукой президента», но никто из них в разговоре не участвовал.