Ричард Овери - Сталин и Гитлер

Силы государственной безопасности в обеих странах в своей работе полагались на активное сотрудничество и содействие со стороны общества, которое они контролировали. Первым звеном связи с ним были информаторы. Гестапо стало наследницей политической полиции, существовавшей до 1933 года, которая использовала полицейских шпионов для внедрения в коммунистические организации. Гестапо нанимало информаторов «Vertrauensmanner» для слежки за левым политическим сопротивлением, но их также могли использовать для сбора разной другой секретной политической информации. Они были немногочисленны, но сыграли главную роль в уничтожении основной сети коммунистов, выживших в Германии после начальной волны репрессий 1933 года97. Данных о числе этих информаторов не сохранилось. Полицейские информаторы, или «секретные сотрудники», широко использовались и советскими службами безопасности для сбора секретной информации или как агенты-провокаторы, точно так же, как царских тайных полицейских агентов использовали против нелегального большевистского движения до 1917 года. В городе Харькове, по некоторым данным, было около пятидесяти информаторов, действовавших в 1940 году98. Большинство основных заводов или институтов имели своего информатора, который отчитывался перед местным Особым отделом. Партийные работники в обеих диктатурах играли примерно ту же роль, наблюдая за своими соседями по району и снабжая партийные комитеты и милиционеров нужной им информацией.

Другим источником информации для служб безопасности были добровольные доносы. В обеих диктатурах службы государственной безопасности были наводнены доносами, которые присылались населением добровольно. Доносы в Советском Союзе восходили к традиционной практике российского общества обращаться с петициями в вышестоящие органы с требованиями наказать местных коррупционеров за те или иные проступки. Однако в условиях революционного режима факты коррупции или злоупотреблений были лишь одним из поводов для жалоб. Многие письма приветствовались как «сигналы с мест», поступившие от бдительных коммунистических граждан, а не как злобный донос, поскольку термин «донос» явно перекликался с актом предательства царских времен99. Граждан призывали разоблачать политические преступления, регулярно напоминая им о необходимости проявлять бдительность перед лицом скрытого врага. Юный пионер Павлик Морозов, донесший на своего собственного отца и убитый в отместку своим дедом, стал мучеником в глазах советской общественности, погибшим во имя дела разоблачения врагов. В архиве НКВД даже сохранились материалы о том, как один ревностный заключенный написал из тюрьмы более 300 писем с доносами100.

Гестапо в Германии пользовалось доносами особенно широко. Тысячи писем с доносами, содержали в основном информацию о новой категории политических преступлений – общении (как деловом, так и сексуальном) с евреями, злостных сплетнях, политической диффамации. Исследование одного дела Вюрцбургского отделения гестапо, проведенное Робертом Геллатли, показало, насколько широко были распространены доносы. В случаях, связанных с изоляцией евреев, 57 % дел были результатом сообщений от населения, другие 17 % были основаны на информации, поступившей от партийных органов и регулярных полицейских источников. Фактически только одно дело из 175 было раскрыто самой политической полицией101. В Саарбрюкене 87,5 % всех дел о злонамеренных слухах возникли по информации от населения (хотя с трудом можно представить, как гестапо могло бы получить эти данные каким-либо иным путем); но что ужаснее всего, это то, что 69,5 % всех дел, связанных с изменой или государственной изменой, которые предполагали обязательную смертную казнь, начинались с доносов102. Почти все данные оперативной деятельности гестапо свидетельствуют о том, что от половины до двух третей всех дел в этой сфере возбуждались по доносам от населения103.

Пособничество населения имело разные объяснения. Многие доносы имели явно злонамеренный, даже мошеннический, характер. В гестапо даже был специальный ящик для доносов, мотивы которых вызывали сомнения. Временами сами доносчики становились жертвами полицейских расследований. В одном деле НКВД фигурировал злополучный доносчик, которого арестовали за «антисоветскую деятельность… пьянство, хулиганство и клевету на честных рабочих…»104. Во многих письмах легко просматривались сугубо личные мотивы доносов, подобно тому, как это было в письме из Айзенаха в местное отделение нацистской партии, посланном в январе 1940 года: «Я хотел бы знать, почему еврей Фролих… все еще может занимать шести-семикомнатную квартиру… Должен же быть какой-нибудь “друг народа”, более достойный, чем еврей, жить в его квартире»105. Далеко не всегда можно отличить информатора, доносившего из зависти или мести, от истинно озабоченного гражданина, разделявшего цели режима. Бывали случаи, когда личные и общественные мотивы благополучно пересекались. Колхозники, например, использовали доносы на «классовых врагов» для наказания руководителей или чиновников, которые вызывали их возмущение. Призывы «помогите нам очистить колхоз от этих жуликов» или «избавьте нас от этих врагов народа» можно было трактовать самым разным образом106.

Без сомнений, среди тех, кто писал доносы о политических преступлениях, были и такие, которые идентифицировали себя с насущными целями режима и считали своим гражданским долгом не оставаться в стороне. Ясно и то, что подобные действия серьезно усиливали чувство сопричастности и вовлеченности в общее дело, что было совсем не маловажно в мире, где последствия социальной изоляции и обструкции были всем очевидны. Для миллионов граждан в обеих диктатурах было куда безопаснее и благоразумней, а часто и выгодней для себя, быть своим в этом обществе и участвовать в общем деле. Результатом такого положения вещей стало возникновение так называемого «мягкого террора», действовавшего наряду с жестокой реальностью откровенных государственных репрессий. Общественность в обеих диктатурах сотрудничала в многочисленных актах саморегулирования. Оно принимало самые разные формы, начиная от безобидного напоминания коллеге по работе о необходимости подписывать письма «Хайль Гитлер» до доноса на соседа, укрывающего еврейского ребенка. Во время борьбы против саботажа на работе в Советском Союзе в 1936 году рабочие брали дело в свои руки, угрожая своим начальникам их разоблачением. Таким образом, тысячи людей, подвергшихся гонениям в годы ежовщины, подвергались обструкции и изоляции не политической полицией, а своим окружением и коллегами по работе107.