Великая Княгиня Мария Павловна - Воспоминания

И не ошиблись. Муж встретил на улице старую знакомую, которая пригласила нас к себе. В тот день я тоже всем восторгалась, как слепой, который неожиданно увидел свет. Все казалось новым и замечательным — парикмахерская, где мне помыли и завили волосы, дивная кондитерская, где я, как школьница, съела двенадцать пирожных сразу. Господи, какой чудесный был день!

Мы с вещами отправились в дом нашей знакомой. На следующий день, услышав, что есть возможность отправить посылку в Петроград, я купила мешок белой муки для отца. Потом я узнала, что отец его получил.

Началась нереальная, походная жизнь, в которой не было ни стабильности, ни настоящего мира. Немцы спасли Киев, но в то же время завоевали его. Украинское правительство издавало указы, принимало решения, однако все понимали, что само его существование зависит от немцев, которые использовали его в качестве посредника между жителями города и собой.

Немцы вели себя как завоеватели, но без них страна вновь оказалась бы во власти большевиков. Беженцы с севера России и местные представители высшего сословия, испытавшие на себе ужасы большевистского режима, теперь отдыхали душой и телом: здесь была еда, веселье, безопасность; но все же не верилось, что это надолго. В воздухе повисло нервное напряжение. По городу ходили самые невероятные слухи. К примеру, мне вдруг со всех сторон стали говорить, что мой брат в Киеве. Все его где то видели. Мне даже называли имена людей, которые с ним встречались. Сначала я смеялась, но слухи звучали настолько убедительно, что в моем сердце зародилась надежда. Я много месяцев не получала никаких известий от Дмитрия; в такое время все было возможно. Даже самое невероятное.

Я стала наводить справки, меня отсылали от одного сведущего человека к другому и в конце концов пообещали организовать встречу с Дмитрием; но в последний момент все провалилось, как и следовало ожидать. Очевидно, какой то авантюрист воспользовался именем брата.

Гостеприимный дом, в котором мы остановились, был наводнен людьми. По ночам все комнаты были заняты, и гости постоянно менялись. Люди приходили без предупреждения — прямо от большевиков, — оборванные, голодные, нередко без денег. Наша хозяйка часто встречала друзей на улицах и, как нас, приводила их домой. За столом в ее маленькой столовой никогда не сидело меньше пятнадцати—двадцати человек.

Мы до сих пор не определились в своих планах, не зная, что делать. Однако я начинала понимать, что нам не следует слишком долго задерживаться в Киеве. Я не ощущала себя свободной. На Западе все еще шла война. Присутствие наших бывших врагов, их поведение, тон, фарсовый характер политической игры, интриги между ними и местной администрацией — все это меня раздражало. Положение было слишком неустойчивым; мы не могли себе позволить питать иллюзии относительно будущего Украины. Сбежать от большевиков и подвергнуть себя новым бедам было бы чистым безумием. Нам нужно двигаться дальше к югу, ближе к морю, к границе и ждать там.

Мы решили уехать в Одессу, где жили мои близкие друзья, которые настойчиво звали нас к себе.

Последним доводом в пользу нашего отъезда стали слухи, которые выбили у меня почву из под ног. Мне сообщили, что отца снова арестовали и на этот раз поместили в тюрьму. Вскоре эти сведения подтвердились. С того дня я не знала покоя. Из Петрограда поступали сообщения о зверствах большевиков. Началась эра арестов, пыток и казней. На протяжении многих месяцев мое воображение рисовало страшные картины. Я просыпалась среди ночи в холодном поту; мне представлялось, что именно в эту секунду там, вдали происходит нечто страшное и бесповоротное. У меня больше не оставалось сомнений в том, каким будет конец; однако мое сердце разрывалось между отчаянием и надеждой. Последняя весточка, которую я получила от отца, была написана карандашом в тюрьме. Он благодарил меня за муку.

Только много месяцев спустя, когда я жила беженкой в Румынии, мне стали известны подробности. Отца арестовали через десять дней после нашего отъезда и поместили в одну из государственных тюрем, где он провел шесть месяцев — частично в самой тюрьме, частично в тюремной больнице.

Княгиня Палей боролась за него до конца. В какой то момент появилась надежда, что отца освободят. Большевики дали ей твердое обещание; но 30 января 1919 года, в тот самый день, когда отца должны были выпустить на свободу, его внезапно забрали из тюрьмы, перевезли в Петропавловскую крепость и без дальнейших издевательств расстреляли.

Последний привет

Алек решил остаться в Киеве. Мы с мужем уехали в Одессу и поселились в большом доме наших друзей. Одесса была оккупирована австрийскими войсками, но их присутствие меньше бросалось в глаза, чем присутствие немцев в Киеве. Австрийский генерал и русский военный губернатор мирно делили власть в городе. До прихода австрийских войск Одессу тоже накрыла волна большевистских зверств, но теперь здесь установился относительный порядок; и если бы не высокие фуражки австрийских офицеров на улицах, можно было бы думать, что никакой революции не было.

Ехать дальше мы пока не могли. Почти вся Румыния находилась в руках немцев; и самое главное — у нас почти не осталось денег. Нужно было подождать. Но постоянная тревога за отца вынудила меня написать королям Испании и Швеции и королеве Румынии, которая в то время находилась в Яссах вместе со своим двором.

В Одессе мы немного отошли от наших тревог, отдохнули, поправили здоровье. Хозяева приняли нас очень радушно; они делили с нами все, что имели, и изо всех сил старались облегчить наше существование. В городе у нас было много знакомых, и их число постоянно росло — в Одессу съезжались многие наши друзья. Мы часто встречались, и жизнь была бы приятной во всех отношениях, если бы не страх за отца и его семью.

Тем временем успех решительно склонялся в сторону союзников. Теперь можно было надеяться, что эта ужасная война, наконец, кончится. Ходили упорные слухи о растущем недовольстве в Германии и Австрии и о внутренних политических сложностях.

Я понимала, что мир в Одессе — лишь видимость; он мог быть только временным и до тех пор, пока город занимают войска противника. Но даже оккупация не могла уберечь город от событий, которые наводили ужас на все население.

Стояла страшная жара. Каждое утро мы опускали занавеси и закрывали ставни. Мы вставали очень рано; все дела старались сделать до полудня, а после обеда отдыхали.

Однажды около четырех часов дня меня разбудили звуки взрывов. Сначала они раздавались с большими интервалами, но потом началась настоящая канонада, и воздух наполнился непрерывным грохотом.