Евгений Анисимов - Генерал Багратион. Жизнь и война

Искусство отступления — одно из выдающихся воинских искусств, и Багратион показал в тот день свое исключительное владение им. Пожалуй, лучше всего об этом написал Денис Васильевич Давыдов, видевший своими глазами, как это удавалось Багратиону: «Мудреное дело начальствовать арьергардом армии, горячо преследуемой. Два противоположные предмета составляют основную обязанность арьергардногоначальника: охранение спокойствия армии от натисков на нее неприятеля во время отступления и, вместе с тем, соблюдение сколь ближней смежности с нею для охранения неразрывных связей и сношений. Как согласить между собою эти две, по-видимому, несогласимые необходимости? Прибегнуть ли к принятию битвы? Но всякая битва требует более или менее продолжительной остановки, во время которой умножается расстояние арьергарда от армии, более или менее от нее удаляющейся. Обратиться ли к одному соблюдению ближайшей с нею смежности и, следственно, к совершенному уклонению себя от битвы? Но таковым средством легко можно подвести арьергард к самой армии и принесть неприятеля на своих плечах. Багратион решил эту задачу. Он постиг то правило для арьергардов, которое четырнадцать лет после изложил на острове Святой Елены величайший знаток военного дела, сказав: “Авангард должен беспрерывно напирать, арьергард должен маневрировать”. И на этой аксиоме Багратион основал отступательные действия арьергардов, коими он в разное время командовал. Под началом его никогда арьергард не оставался долго на месте и притом никогда безостановочно не следовал за армиею. Сущность действия его состояла в одних отступательных перемещениях с одной оборонительной позиции на другую, не вдаваясь в общую битву, но вместе с тем сохраняя грозную осанку частыми отпорами неприятельских покушений — отпорами, которые он подкреплял сильным и почти всеобщим действием артиллерии. Операция, требующая всего гениального объема обстоятельств, всего хладнокровия, глазомера и чудесной сметливости и сноровки, которыми Багратион так щедро одарен был природою»28.

Арьергардные бои продолжались несколько дней. Они страшно выматывали людей Багратиона. Из всех соединений арьергарда наибольшую нагрузку на себе испытывал по-прежнему отряд Барклая. Особенно тяжело пришлось ему 25 января под Ландсбергом — там отряду предстояло удерживать противника до тех пор, пока вся армия не займет оборонительную позицию. Захваченные пленные показали, что в войсках, идущих на штурм позиций Барклая, находится сам Наполеон. Как писал Михайловский-Данилевский, «настоящее поколение не может иметь понятия о впечатлении, какое производило на противников Наполеона известие о появлении его на поле сражения! Но Барклая де Толли оно не поколебало»29. Тот, как всегда, хладнокровно и бесстрашно руководил боем. В этом сражении почти полностью погиб Костромской пехотный полк, который, отступая под барабанный бой, каждый раз разворачивался и отражал огнем атаку вражеской кавалерии, пока, наконец, свежая дивизия французских кирасир не смяла полк, потерявший в этом бою большинство людей, почти все знамена и пушки. После этого Барклай отступил на следующую, намеченную заранее, позицию, а Багратион прислал ему подкрепление. В результате этих боев Наполеону так и не удалось разбить русский арьергард и добраться до главной армии, которая беспрепятственно отошла от Ландсберга на позицию под Прейсиш-Эйлау. Название этого городка стало через несколько дней знаменитым.

Утром Беннигсен приказал Багратиону отступать как можно медленнее, чтобы дать армии время окончательно закрепиться на позициях будущего поля битвы. Багратион заранее определил несколько таких позиций — «станций», на которых его отряду предстояло останавливаться, чтобы сдержать натиск французского авангарда. Обескровленный в предыдущих боях отряд Барклая он разместил на последней «станции» — непосредственно на окраине городка Прейсиш-Эйлау с тем, чтобы Барклай прикрыл отход уже самого арьергарда Багратиона. На первой «станции» Багратион продержался только час, затем, опасаясь окружения, отступил. «Между тем, — вспоминал Денис Давыдов, — неприятель продолжал напирать сильнее и сильнее. Арьергард отступал в порядке и без волнения. Необходимо было удержать стремление неприятеля, чтобы дать время и батарейной артиллерии примкнуть к армии, а армии довершить свое размещение и упрочить оседлость позиции». На второй, более удобной для обороны «станции» между двух озер арьергард держался дольше, чем на первой, причем тут произошла ожесточенная рукопашная схватка русских и французских пехотинцев. «Возвратясь к Багратиону, — продолжает Давыдов, — я нашел его, осыпаемого ядрами и картечами, дававшего приказания с геройским величием и очаровательным хладнокровием… Несмотря на все наши усилия удержать место боя, арьергард оттеснен к городу, занятому войсками Барклая, и ружейный огонь из передних домов и заборов побежал по всему его протяжению нам на подмогу, но тщетно! Неприятель, усиля решительно натиск свой свежими громадами войск, вломился внутрь Эйлау. Сверкнули выстрелы его из-за углов, из окон и крыш домов, пули посыпались градом, и ядра занизали стеснившуюся в улицах пехоту нашу, еще раз ощерившуюся штыками. Эйлау более и более наполнялся неприятелем. Приходилось уступать ему эти каменные дефилеи, столь для нас необходимые. Уже Барклай пал, жестоко раненый». Раненый Барклай де Толли был вывезен в тыл, а потом покинул район военных действий. В этом месте Михайловский-Данилевский в своей книге «Описание Второй войны императора Александра с Наполеоном» использовал почти дословный пересказ новеллы Давыдова «Воспоминание о сражении при Прейсиш-Эйлау». Сам Давыдов писал о счастливых, если так можно сказать, последствиях ранения Барклая: «Рана сия положила основание изумительно быстрому его (Барклая. — Е. А.) возвышению. Отправясь для излечения в Петербург (точнее, в Мемель. — Е. А.), Барклай де Толли был удостоен посещений императора Александра и продолжительных с ним разговоров о военных действиях и о состоянии армии. Во время сих бесед Барклай де Толли снискал полную доверенность монарха: быв под Эйлау генерал-майором, через два года он являлся генералом от инфантерии и главнокомандующим в Финляндии, через три — военным министром, а через пять лет — предводителем одной из армий, назначенных отражать нашествие Наполеона на Россию»30.

Далее Давыдов сообщает: «Багратион, которого неприятель теснил так упорно, так неотступно, числом столь несоизмеримым с его силами, начал оставлять Эйлау шаг за шагом. При выходе из города к стороне позиции (армии. — Е. А.) он встретил главнокомандующего (Беннигсена. — Е. А.), который, подкрепя его полною пехотною дивизиею, приказал ему снова овладеть городом во что бы то ни стало, потому что обладание им входило в состав тактических его предначертаний. И подлинно, независимо от других уважений, город находился только в семистах шагах от правого фланга боевой нашей линии. Багратион безмолвно слез с лошади, стал во главе передовой колонны и повел ее обратно в Эйлау. Все другие колонны пошли за ним спокойно и без шума, но при вступлении в улицы все заревело “Ура!”, ударило в штыки — и мы овладели Эйлау. Ночь прекратила битву. Город остался за нами»31. В этом описании мы видим «обыкновенное мужество» Багратиона, который выполнил свой долг, как, впрочем, при необходимости, выполняли его и другие генералы — его боевые товарищи. Правда, в отличие от Давыдова, ни Беннигсен, ни Ермолов не подтверждают вышесказанного, упоминая только о том, что городок брал генерал Сомов с подошедшей 4-й дивизией32. Однако без Багратиона всего этого произойти не могло.