Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди

Я был глубоко огорчен, но сохранил хладнокровие. Доктор был хороший человек и мой личный друг. Я считал себя в долгу у него и его жены, но не желал подчиняться его врачебной этике.

– Доктор, скажите, что вы теперь намерены делать? Я никогда не позволю, чтобы жене давали мясную пищу, даже если бы отказ от нее означал смерть. Я разрешу это, только когда она сама согласится на это.

– Мне нет дела до вашей философии, – сказал доктор. – Я говорю вам, что, раз вы поручаете жену мне, я должен быть свободным в выборе того, что ей прописываю. Если вам это не нравится, я, к сожалению, вынужден буду просить вас взять ее от меня. Я не могу видеть, как она будет умирать под моей кровлей.

– Вы хотите сказать, что я должен взять жену немедленно?

– Разве я просил вас взять ее? Я хочу только одного – быть совершенно свободным. Если вы предоставите мне свободу, моя жена и я будем делать все, что в наших силах, для вашей жены, а вы можете ехать обратно, не беспокоясь за ее здоровье. Но если вы не уразумеете этой простой вещи, я вынужден буду попросить вас взять вашу жену из моего дома.

Кажется, один из моих сыновей был вместе со мной. Он был совершенно согласен со мною и сказал, что его матери не следует давать бульона. Затем я поговорил с самой Кастурбай. Она была так слаба, что не следовало бы спрашивать ее мнения. Но я считал своим печальным долгом сделать это. Я рассказал ей, что произошло между доктором и мною. Она решительно ответила:

– Я не буду есть мясного бульона. В этом мире редко приходится родиться в виде человеческого существа, и я предпочитаю умереть на твоих руках, чем осквернить свое тело подобной мерзостью.

Я старался уговорить ее, сказал, что она не обязана следовать по моему пути, указал ей на пример индусских друзей и знакомых, со спокойной совестью употребляющих мясо или вино как врачебное средство. Но она была непреклонна.

– Нет, – сказала она, – пожалуйста, возьми меня отсюда.

Я был в восторге. Не без некоторого волнения я решился увезти ее и уведомил доктора о ее решении. Он воскликнул в бешенстве:

– Какой вы черствый человек! Как вам не стыдно было говорить ей об этом в ее нынешнем положении. Уверяю вас, ваша жена не в таком состоянии, чтобы брать ее отсюда. Она не вынесет и самых легких толчков. Не удивлюсь, если она умрет по дороге. Но если вы все-таки настаиваете, дело ваше. Если вы не согласны давать ей мясного бульона, я не рискну ни дня держать ее у себя.

Итак, мы решили тронуться в путь немедленно. Моросило, а до станции было довольно далеко. Нужно было ехать поездом от Дурбана до Феникса, откуда до нашей колонии было еще две с половиной мили. Я, конечно, взял на себя очень большой риск, но уповал на Бога. Я послал вперед в Феникс человека и предупредил Уэста, чтобы он встретил нас на станции с гамаком, бутылкой горячего молока, бутылкой горячей воды и шестью людьми, чтобы нести Кастурбай в гамаке. Чтобы поспеть с ней к ближайшему поезду, я нанял рикшу, положил ее в коляску, и мы отправились.

Кастурбай была в тяжелом состоянии, но не нуждалась в ободрениях. Наоборот, она сама утешала меня, приговаривая:

– Ничего со мной не случится. Не беспокойся.

От нее остались кожа да кости, так как в течение многих дней она не принимала пищи. Станционная платформа была огромной, и требовалось пройти порядочное расстояние до поезда. Рикша не имел туда доступа, поэтому я взял жену на руки и донес до вагона. Из Феникса мы несли ее в гамаке. В колонии она постепенно стала набирать силы благодаря гидропатическому лечению.

Через два или три дня после нашего прибытия в Феникс к нам забрел свами. Он узнал о той решительности и твердости, с которой мы отвергли совет врача, и пришел к нам из чувства сострадания, чтобы убедить нас в нашей неправоте. Насколько помнится, когда свами вошел к нам, в комнате находились мои сыновья Манилал и Рамдас. Он разглагольствовал о том, что религия не запрещает употреблять мясо, ссылаясь при этом на авторитеты из «Ману». Мне не нравилось, что он затеял этот спор в присутствии жены, но из вежливости я терпел его. Я знал эти строки из «Манусмрити», и они не могли повлиять на мои убеждения. Я знал также, что одна школа рассматривала эти строки как интерполяции, но даже если они и были бы подлинными, то это не имело в данном случае значения, так как мои взгляды в отношении вегетарианства не зависели от религиозных текстов, а вера Кастурбай была непоколебима. Священные тексты являлись для нее книгами за семью печатями, но она строго придерживалась традиционной религии своих праотцев. Дети разделяли веру отца и поэтому не приняли всерьез доказательства свами. Но Кастурбай вмешалась и прервала монолог.

– Свамиджи, – сказала она, – что бы вы ни говорили, я не хочу исцелиться при помощи мясного бульона. Пожалуйста, не тревожьте меня больше. Если вам угодно, можете обсуждать этот вопрос с мужем и детьми. А я уже приняла решение.

XXIX. Домашняя сатьяграха

Мой первый опыт жизни в тюрьме относится к 1908 г. Я увидел, что некоторые предписания для заключенных совпадают с правилами, которые добровольно соблюдает брахмачари. Таким, например, было предписание, чтобы последний прием пищи заканчивался до захода солнца. Заключенным – и индийцам, и африканцам – не разрешалось пить чай и кофе. Они могли, если хотели, добавлять соль в приготовленную пищу, но не разрешалось употреблять приправы. Когда я попросил тюремного врача дать мне карри и разрешить солить пищу во время ее приготовления, он ответил:

– Вы здесь не затем, чтобы услаждать свой вкус. Карри для здоровья не обязательна, и совершенно безразлично, солите вы свою еду во время ее приготовления или после.

В конце концов эти ограничения были отменены, хотя и не без борьбы, но два предписания – запрещение пить чай и заканчивать прием пищи до захода солнца – представляли собой полезные правила самовоздержания. Навязанные запрещения редко достигают цели, но, когда сам налагаешь их на себя, они определенно имеют благотворный эффект. Поэтому тотчас по освобождении из тюрьмы я