Две жизни Пинхаса Рутенберга - Пётр Азарэль

Через два дня он выехал в Манчестер. Поезд прибыл на вокзал под вечер. Сумерки стремительно сгущались над городом, покрытым пеленой серых облаков. Всё предвещало осенние дожди и холодные промозглые ночи. Но летнее тепло ещё держалось в воздухе, и Рутенберг подумал, что может быть успеет вернуться в благословенную Италию до наступления здешних холодов. На привокзальной площади он сел в такси и назвал шофёру адрес.

Дверь открыл человек лет сорока с высоким лбом, продолженным большой чистой залысиной. Длинный цветастый халат облегал его широкие плечи и стройную худощавую фигуру. Он пристально и с большой долей недоумения посмотрел на огромного и странного незнакомца.

— Кто Вы? — с опаской спросил Вейцман.

— Пинхас Рутенберг, — представился ночной гость. — Извините за поздний визит. Все поезда из Лондона приходят сюда вечером. Если желаете, вот рекомендательное письмо Марселя Кашена.

Он извлёк из кармана плаща плотный конверт и протянул его хозяину. Вейцман прочитал, и натужная улыбка изменила его лицо.

— Заходите, господин Рутенберг, — произнёс Вейцман. — У меня с Кашеном шапочное знакомство, но отношусь к нему с большим уважением. Он очень хорошо Вас характеризует.

Они вошли в слабо освещённую гостиную и сели в кресла.

— Вы обратились ко мне на русском, но я не часто на нём говорю.

— Вы очень хорошо говорите, господин Вейцман.

— Спасибо за комплимент. Я родился в Российской империи, после хедера закончил реальное училище в Пинске. Только после этого отправился в Германию получать образование. Видите, у меня было достаточно времени овладеть русским языком.

— У нас с Вами похожая биография. Но в отличие от Вас, высшее образование я получил в Петербурге. А российская действительность, ещё когда я был студентом Технологического института, окунула меня в революцию.

— Я не большой знаток русской истории, Пинхас.

— Во всяком случае, Хаим, у Вас не было причин испытать разочарование.

Рутенберг поведал ему о своём эсеровском прошлом, дружеской близости с Гапоном, его предательстве и казни.

— Так Вы выдающийся революционер, Пинхас, — уважительно произнёс Вейцман. — И что же привело Вас ко мне?

— Я нахожусь в Великобритании, как представитель влиятельного итальянского общества, целью которого является утверждение на европейском и американском континентах права еврейского народа на Эрец-Исраэль. А это стимулирует моё желание знакомиться с людьми, которые могут стать нашими союзниками.

— Я уже несколько лет знаком с лордом Бальфуром. Мне удалось убедить его в справедливости нашей идеи национального дома в Палестине. Мы, действительно, работаем на одном с Вами поле.

— Хаим, я очень это ценю. Но в условиях разгорающейся войны наш народ не может смотреть со стороны на битву империй, а должен сражаться за свою страну. Я встретился в Лондоне с Эдвардом Греем и подал петицию о создании Еврейского легиона в составе британской армии.

— Я Вас понимаю. К сожалению, сионистская организация сегодня предпочитает соблюдать нейтралитет. У неё есть весьма серьёзные доводы против Вашей точки зрения. Поверьте, я был бы склонен Вас поддержать, но мои коллеги…

— Я Вам благодарен за понимание. Война всегда представляла собой локомотив истории. Не воспользоваться ею для создания после победы Антанты еврейского государства мне представляется непоправимой ошибкой.

— Господин Рутенберг, Вы говорите с большой убеждённостью и искренностью, но очевидно не знакомы с истинным положением, — усмехнулся Вейцман. — А я не сторонний наблюдатель. После Восьмого Сионистского конгресса я посетил Палестину. Вернулся с предложением усилить эмиграцию туда евреев и поселенческую деятельность.

— Спасибо, господин Вейцман. Перед тем, как я покину Великобританию, я хотел бы встретиться с Ашером Гинцбергом. Он больше известен под псевдонимом Ахад-ха-Ам. Вы знакомы с ним?

— Конечно, — подтвердил Хаим, — мы с ним приятели. Но я хочу Вас предупредить, он не палестинофил. Не думаю, что он Вас поддержит.

— Вы не дадить мне его адрес или телефон?

— Я Вам их сейчас запишу.

Он поднялся и прошёл в свой кабинет. Вернувшись, он протянул Пинхасу вырванный из записной книжки листик бумаги.

— Очень Вам благодарен. Я заинтересован в добрых отношениях с Вами.

— Я тоже, Пинхас. Желаю Вам успеха.

— Если Вы не против, я Вам напишу, — сказал Рутенберг. — Ещё раз извините за поздний визит.

Он пожал руку хозяину и, поклонившись появившейся в гостиной Вере, жене Вейцмана, вышел из дома.

Рутенберг, испытывавший серьёзные денежные затруднения, решил не останавливаться в гостинице Манчестера, а вернуться на вокзал и первым же поездом выехать в Лондон. Всю ночь он просидел в зале ожидания, боясь проспать утренний поезд.

В полдень он уже ступил на перрон столичного вокзала. Шёл мелкий дождь, и лёгкий озноб заставил его затянуть ремень его серого плаща, поднять воротник и открыть зонтик. На привокзальной площади он спросил полицейского, откуда можно позвонить. Ближайший телефон находился на станции. Мужчина на другом конце линии спросил, по какому он делу и, поразмыслив несколько секунд, попросил приехать к нему в семь часов вечера.

Захотелось есть, и Пинхас зашёл в один из ресторанов, зазывавших людей укрыться от дождя в своих тёплых помещениях. Пообедав, он не торопился уйти, а посидел ещё какое-то время, смотря через окно на полупустынную улицу и спешащих по своим делам прохожих под чёрными складными зонтиками. Потом поднялся, вышел из ресторана и поднял руку, подавая таксистам знак. Один вскоре остановился и Рутенберг попросил подвезти его к Grosvenor