Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой - Александр Анатольевич Васькин

иностранка (как у Евтушенко и Высоцкого), трое замечательных ребятишек, большая квартира на Котельнической набережной (как у Вознесенского), вилла в Переделкине (с теннисным кортом и с отапливаемым бассейном в подвале, как утверждают те, кто плавал), гараж иномарок (как у Брежнева и даже больше), где стояли «мерседесы», «вольво», «порш», «форды» и всякие там «бентли». Ну а где же находился неиссякаемый колодец, та золотая жила, откуда черпались средства на все это? Академик Сахаров утверждал: «Виктор Луи — гражданин СССР и корреспондент английской газеты (беспрецедентное сочетание), активный и многолетний агент КГБ, выполняющий самые деликатные и провокационные поручения. Говорят, сотрудничать с КГБ он стал в лагере, куда попал много лет назад. КГБ платит ему очень своеобразно — разрешая различные спекулятивные операции с картинами, иконами и валютой, за которые другой давно бы уже жестоко поплатился».

Сахарову Луи тоже насолил, продав на Запад известную ныне пленку, где опальный и упитанный академик в Горьком спокойно кушал и читал газеты. А в это время правозащитники пытались убедить Запад в том, что нобелевский лауреат и автор водородной бомбы голодает, находясь при смерти. Супруга академика расценила пленку как дезинформацию. А возвращенный Горбачевым из ссылки Сахаров, превратившись в новомученика, долго еще вынужден был опровергать эту «дезу» Виктора Луи.

Любитель искусства, Луи дружил, в том числе, и с художниками русского авангарда. Особенно ценил он лианозовцев и Оскара Рабина, познакомив его с миллионером Эриком Эсториком, купившим впервые его картины для западной галереи. Рабин рассказывал, что часто продавал картины именно через Луи, которому каким-то чудом легко удавалось утрясти все сложности с вывозом их из СССР. А еще добрый Луи, владевший недвижимостью в Лондоне, привозил Рабину яркие фломастеры — мечта любого советского ребенка. Так в 1963 году в творчестве Рабина настал новый этап — фломастерный. Луи могли бы, как и фарцовщика и валютчика Яна Рокотова, расстрелять за валютные махинации, но отчего-то не трогали. Отчего?

Пишут о том, что Дженнифер Стэтхэм — жена Луи — была до брака няней у московских англичан. Но если это няня, то с высшим художественным образованием. Когда в июне 1965 года в лондонской галерее «Гросвенор» открылась персональная выставка Рабина, то каталог работ открывала вступительная статья, написанная бывшей няней. Художника-то в Англию, само собой, не выпустили — спасибо хоть картины разрешили показать. А всё Луи-благодетель! Рабин писал: «Каждый художник, впервые выставляющий картины, испытывает одновременно и чувство радости, и чувство страха. Меня же мучил не обычный в таких случаях страх молодого художника, впервые показавшего себя на публике, а человеческий страх — “что-то скажет начальство?” Мы для себя тоже устроили “вернисаж”. Отобрали с Валей фотографии проданных Эсторику картин — дрянных, любительских фотографий, — разложили на полу и, расхаживая по комнате, воображали, что находимся в лондонской “Grosvenor Gallery”».

Вилла Виктора Луи в Переделкине поражала своей несоветскостью — английский газон, чучело медведя, встречающего гостей, не хватало лишь кадки с черной икрой, как у Арсения Морозова в его мавританском замке на Воздвиженке. Но для своих гостей хлебосольный хозяин не жалел ничего, кормил до отвала с русским размахом и английской изысканностью. Денег у него было — куры не клюют, и хорошая библиотека, где был самиздат на любой вкус. А ведь за хранение антисоветской литературы давали срок. Дом в Переделкине ломился и от антиквариата, произведений искусства — дорогих картин, бронзовых скульптур, в том числе Эрнста Неизвестного, украшавших сад (а где же грядки с теплицей, как у писателя Леонова?). Сейчас пишут, что порядочные люди приглашений Луи не принимали и обходили его дом как чумной. Видимо, это говорят те, кого не приглашали, ибо Луи кого попало не звал. Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина, художники-авангардисты бывали здесь, и не раз. На приемы в Переделкино приезжали иностранные коллеги Луи — корреспонденты западных газет, терявшие дар речи от увиденной роскоши. Некоторые из них шутили: «Виктор, мы тоже хотим стать советскими гражданами, вступить в Союз журналистов и жить так, как ты! Помоги нам получить работу в “Правде”!». Красиво жить не запретишь…

Писатель-отказник Давид Маркиш попросил Луи помочь с выездом на историческую родину и был допущен на дачу: «Но не для того робкие интеллигенты, знаменитые, наезжали, чтобы любоваться картинами и машинами. А наезжали они затем, чтобы просить о помощи: помогите, Виктор, опять выезд за границу закрыли, держат, не пускают никуда. И Луи помогал: оформляли паспорт, выдавали командировочные. Кто у него только не перебывал… “Приезжали в темноте, просили шепотом, — мягко усмехаясь, рассказывал Виктор. — Чтобы коллеги не узнали”… А более-менее регулярно общались с Виктором шустрые ребята “на подхвате”, промышлявшие кто чем может: сочинением средних стихов и облегченной прозы, торговлей книжными раритетами, а то и откровенной шмоточной фарцой. Эти ребята, обладавшие живым характером, носили общую кличку “луята”. Их отношения с Виктором были скорее приятельскими, чем деловыми. Изрядная часть из них со временем взяла в жены иностранок и осела на Западе».

Маркиш впервые познакомился с Луи в конце 1950-х годов в коммуналке, где тот жил: «В комнате Луи было людно, шумно. Одна стена была сплошь занята баром, на полках которого пестрели невиданными этикетками бутылки с французским коньяком, шотландским виски, английским джином. Провожали в Париж, “на ПМЖ”, солагерника Виктора — пожилого художника-еврея с круглыми печальными глазами и алым платком вокруг шеи. Этот художник, спасаясь от нацистов, бежал в свое время в Россию, был, как водится, посажен — а теперь возвращался восвояси. И в этом, по словам художника, помог ему Луи, к тому времени уже работавший в шведской газете и “имевший связи наверху”». Бар с напитками — неплохо для только-только вышедшего из лагеря. Гораздо большая часть бывших зэков-доходяг в это время едва-едва приходили в себя, а иные и вовсе, потеряв здоровье на лесоповале, приехали домой умирать. Луи, кстати, за колючей проволокой не бедствовал, скупая шерстяные вещи для мастерской, ткавшей ковры лагерному начальству.

И вот 15 лет спустя, в 1972 году, Маркиш вновь в гостях у Луи: «Дача поражала роскошью и комфортом. У дома стояла черная “Волга” с подозрительным номерным знаком. Виктор был любезен, дружелюбен. Мне не пришлось рассказывать о моих делах — он и так все знал. Мы сели за старинный круглый стол, хозяин предложил коньяк, сакэ — привез только что с Тайваня. Поездка на Тайвань была по тем временам столь же неосуществима для советского человека, как полет на Марс». Луи пообещал помочь и сказал, что разрешение дадут месяца через три-четыре. Своего гостя он отвез в Москву на иномарке «порше», сказав, что купил его на гонорар за «20 писем к другу». Вообще-то эту книгу написала Светлана Аллилуева. Луи получил деньги именно за продажу