Памяти солёная волна - Станислав Митрофанович Сахончик

предводителя в полковой узбекской диаспоре, занимавшей преимущественно тёплые должности на полковых кухнях и складах. Готовили они, конечно, великолепно, но к ракетам и радарам их было лучше не подпускать.

– Ты, Володя, заходи после караула на кухню, плова поедим, побазарим по-нашему, – неожиданно сказал Шварцману

Саламов. – За то, что наш язык учишь, уважаю. А Сапар, чёрт кишлачный, сам давно нарывался! Не бойся, ты мой гость!

И следующим вечером Вова блаженствовал на кухне, наслаждаясь настоящим лагманом с рисом по-узбекски и «кок-чаем», ел сушеный инжир и даже немного побренчал на рубобе. Свой монолог ему пришлось повторять ещё несколько раз на «бис», а узбекские парни, соскучившиеся по родному языку, только ржали и поправляли Вову в нечётко произносимых местах. К концу месячного пребывания в карауле Вова уже умел неплохо играть на рубобе, напевал песню «Ташкентский Бешагач» вместе с поварами и даже заучил одну арабскую молитву. До обрезания и принятия ислама, к счастью, дело не дошло. Но особенно понравилось Вове бессмертное политотдельское изречение, в узбекском варианте звучащее как «Ленин тыш, Ленин кыш, Ленин тохтамыш!»

Зато Вова научил их петь «Семь сорок» на идиш, обогатил познания поваров еврейскими местечковыми ругательствами и массой одесских анекдотов и прибауток. С Сабзалиевым они помирились, и Сапар при случае всегда передавал в одиннадцатый дивизион «салам» Шварцману. Такая вот очень интересная месть у них получилась!

Прошло много лет.

Ныне, по слухам, господин Шварцман имеет большую семью и неплохой бизнес на своей исторической родине.

Искренний «шалом» тебе с Дальнего Востока, Воца! Ты уж береги себя, онайнски джялляп!..

Увольнительная Вовы

Вова Машинков до службы в армии окончил во Владивостоке музыкальную школу и неплохо играл на виолончели. О наличии у себя музыкального слуха он неосторожно упомянул в карантине, надеясь пристроиться куда-нибудь в оркестр. Не тут-то было! Учитывая музыкальный слух, Вову, из чувства вредности, «пристроили» в дизелисты на подземный командный пункт. И теперь чуткие Вовины уши уже год слушали рёв дизелей, когда-то стоявших на подводной лодке.

Несмотря на солидный стаж службы, Вова был тихим и спокойным парнем, без каких-либо командирских амбиций, просто хорошим спецом. Нёс вахту на КП, потом возвращался в казарму, отдыхал и снова ехал со сменой на вахту.

Начальство корпуса решило строить бетонные арочные ангары на аэродромах ПВО, и сразу потребовалось много рабочих рук. Из всех дивизионов бригады направили в командировки солдат, отправили и часть бойцов с КП. Вова и вовсе перестал вылезать из своих дизелей и даже спал там. Иногда он, бледный и чумазый, появлялся в казарме – и снова исчезал. Грянули учения, и на КП бригады появилась куча начальства с крупными звёздами и лампасами. Работа кипела: со всех сторон летели учебные цели, ракетные дивизионы условно их «сбивали» – военная машина ПВО крутилась на полных оборотах.

И тут начал «сдыхать» основной дизель, ставя под угрозу все учения. Вова молниеносно переключился на запасной дизель, который сам же ввёл в строй буквально пару часов назад: тот не работал уже неделю. Аппаратура КП, мигнув, снова заработала – учения продолжались. Всё кончилось благополучно. После учений Вове присвоили звание младшего сержанта и выпустили в увольнение на сутки.

И Вова, непривычно чистый и парадный, рванул в субботу с утра домой во Владивосток.

А в понедельник он уже стоял возле штаба перед строем батареи управления, бледный, в мятой шинели без ремня, и выслушивал громогласные изречения начальника штаба, описывающие его приключения.

Оказалось, что Вова, изрядно погуляв в кругу друзей и подружек, в положенное время направился в часть. Автобусы вечером уже не ходили, топать было километра три. Рассовав по карманам четыре бутылки водки для друзей, Вова решил по холодку прогуляться пешочком. Однако ослабленный алкоголем организм подвёл, и воин распластался на дороге, не дойдя до КПП с полкилометра.

И лежать бы ему на ноябрьском холодке долго, однако тут, на его счастье, из города на машине возвращался начальник политотдела. Вова был заботливо загружен в «уазик» и доставлен в сонном состоянии сразу на бригадную «кичу».

Начальник штаба майор Трофимов, по прозвищу Конкретный, был мужиком суровым, но справедливым. Отметив, что разгильдяй Вова нажрался в своём первом увольнении, чем существенно понизил рейтинг воинов ПВО в глазах общественности, начштаба, тем не менее, принял во внимание, что лежал Вова на дороге головой к части (думал о службе!) и нёс в кармане бутылки явно не для себя (значит, заботился о своих боевых товарищах).

Следовательно, заслуживал некоторого снисхождения и смягчения участи.

Поэтому, торжественно содрав с Вовиных погон новенькие лычки, Трофимов распорядился Вову более в увольнения до конца службы не отпускать и на месяц засунуть на КП бессменно. Нечего ему на «губе» отдыхать.

И Вова с облегчением вернулся снова к родным дизелям – тренировать музыкальный слух.

О «самоходчиках»

Наверное, во все времена и во всех армиях существовали воины, чей свободолюбивый дух не позволял им долго находиться в тисках армейской дисциплины. И дух этот заставлял бренное тело покидать пределы опротивевшей казармы и носиться по местам запретным, нарушая уставы и попирая незыблемые основы военного бытия.

Одним словом – бегали, бегают и будут бегать.

Бегают солдаты и матросы, сержанты и старшины, курсанты и призывники, отличники боевой и политической и завсегдатаи гауптвахт. Молодость и бьющая через край гормональная энергия выплескиваются через заборы и колючую проволоку и толкают на самые невероятные приключения.

Не была исключением и наша 130-я зенитно-ракетная бригада.

Впервые я познакомился с этим явлением ещё в эшелоне призывников, когда один малец, протрезвев, рванул стоп-кран и ломанулся из вагона куда-то в придорожный лес около Тюмени. Был пойман солдатами, сопровождавшими эшелон. Рыдая, объяснял, что хочет к маме, очень соскучился по дому. Ничего, кроме всеобщего ржания, его поступок у нас, разумеется, не вызвал. К мамке ему, видишь ли, захотелось!

Нельзя сказать, что прохождение курса молодого бойца давалось нам легко. Непривычный приморский климат, ветры и туманы, муштра. И домой хотелось нестерпимо. Но ничего, КМБ кончился, приняли присягу, разъехались по боевым дивизионам и начали служить. Меня оставили в санчасти бригады в должности старшего фельдшера.

И вот, подписывая справки о состоянии здоровья воинов (для последующего водворения на «кичу»), невольно познакомился с её постоянными клиентами.

Особенно потряс некий рядовой Черепахин из автороты, вся служба которого протекала в «самоходах» и отсидках на гауптвахте, с редкими промежутками – в караулах. Сидели тогда серьёзно, по пятнадцать суток, по окончании срока получали ещё и добавки. Выходило по месяцу: больше – уже дисбат. Домой рядовой Черепахин