Лабинцы. Побег из красной России. Последний этап Белой борьбы Кубанского Казачьего Войска - Федор Иванович Елисеев

– Да это для нас еще лучше, господин полковник, – слышу в ответ. – В станицу сейчас возвращаться даже опасно. Сами знаете, что мы делали со своими мужиками!.. У всех у нас рыльце в пуху!.. А то вот мы послужим немного в Красной армии, заручимся документами – тогда и не страшно будет вернуться домой, – так деловито ответили мне молодецкие трубачи – уроженцы станицы Константиновской Лабинского отдела Кубанского казачьего войска.

Суровая обстановка диктовала свои условия. Я их не осудил. Только просил не подличать перед новыми начальниками.

– Ну, да эту сволочь мы хорошо знаем! – с нескрываемой злостью ответили они.

Молча проводив красный батальон и посидев еще немного на возвышенностях у шоссе, казаки лениво, апатично побрели к своим бивакам. А потом говорили между собой: «И этим «ванькам» мы сдались?!»

Но это были только «цветики» агонии Кубанской армии. Неприятности еще были впереди. И они были более трагичны.

Итак, ровно к обеденному времени 22 апреля армия фактически оказалась в плену у красных.

Скорбные мысли и события дня

Наше оружие лежало у шоссе впереди бивака полков. Мы еще могли не подчиниться красным. Но теперь нужен был толчок извне, так как у казаков сложились уже иные думы, а именно – как можно скорее попасть домой. Так постепенно события разъедали казачью душу и разъели ее почти до конца.

Мы голодали. Казаки не стеснялись выпрашивать хлеб у красных, проезжавших мимо нас. В красном обозе, в качестве конной прислуги, было несколько белых казаков, взятых «по пути». Они охотно делились с просящими своей казенной порцией.

Нам объявили, что первая казенная еда от красных будет в Сочи или в Туапсе. А пока что – питать полки своими средствами. Легко отдать распоряжение, но, когда мы все объели, когда не стало никакого подвоза с тыла, когда разрушен центр управления армией, когда всякий думал только о себе – положение полков стало ужасным.

Передано было распоряжение, что все части к Сочи будут пропускаться не более как по одной дивизии в сутки, чтобы не загромождать путь, и что для всех сразу приготовить пищу невозможно. И первыми будут пропущены те части, которые стояли ближе к красному фронту. В данном случае это касалось частей генерала Морозова, Корниловского конного полка и 4-й Кубанской дивизии. Следующая очередь была нашей 2-й Кубанской дивизии.

Как ни странно думать издали, не пережив это, но тогда все части стремились как можно скорее попасть в «заповеданные пункты» и наесться вдоволь. Между частями даже поднимался маленький «семейный спор» – кому и какой части «посчастливилось» первой попасть туда.

И вот ирония судьбы: Корниловский конный полк, этот выдающийся боевой полк Кубанского Войска, стойкий и сплоченный, который первым обнажил свой меч против красных, зародившись в 1-м Кубанском походе, – он, как стоял на позиции, выставленный еще мною после сдачи Сочи 16 апреля, он «первым же» сложил оружие перед красными вместе с командиром полка, войсковым старшиной Безладным и с большинством офицеров, оставшихся со своими казаками.

Сложив оружие, они двинулись к Сочи. Мы об этом узнали из телефонограммы генерала Морозова, называемого теперь «командующим армией».

Знали и гадали – что же с ними сделали красные? И конечно, боялись за судьбу офицеров. Даже думали – наверное, некоторых уже расстреляли.

Удивительная человеческая психология и, главное, такая непоследовательная. Мы боялись за корниловцев. Казалось бы – ну так сопротивляйтесь, остальные?! Ищи выход! Уходи! Спасайся хоть ты, пока жив и свободен! У тебя ведь еще и оружие в руках!

Но не тут-то было. Все мы шли на то же, может быть, на ожидаемую смерть от красных, как летят мотыльки на огонек.

Черкесская конная дивизия, пылкая и необузданная в воинской дисциплине, оставленная на попечении младших своих офицеров не выше корнета, она, не считаясь «с очередью», гуртами, самостоятельно потянулась «к хлебу». Ее тогда возглавил корнет Беданоков, мой старый кунак в 1-й Конной дивизии генерала Врангеля по боям в Закубанье 1918 года. При нем был и начальник штаба дивизии, русский, Генерального штаба капитан (фамилию не помню), высокий, стройный офицер, перешедший к нам от красных. Будучи комендантом одного города, он сдал его белым и, по условиям капитуляции, являлся государственным преступником у красных. И вот – он «сдался». Потом он будет арестован красными в Москве и отправлен в тюрьму.

Для скорости попасть в Сочи, «навпростэць», берегом моря и по недостроенному полотну железной дороги Сочи – Адлер, мелкими группами и в одиночку, без винтовок и только со своим неизменным «сидором» за плечами – двинулись пластуны.

Потянулись подводы беженцев. Все повернули «свои оглобли» назад, к Сочи, забыв, что всего лишь несколько дней тому назад они торопились в обратную сторону, к Грузии. Незабываемая картина бедствия всякого побежденного народа.

День 23 апреля проходил вот в таких передвижениях мимо биваков Лабинской бригады, 2-го Сводно-Кубанского и Атаманского полков. Корниловский полк уже сдался. Партизанский конный полк полковника Польского, подчиненный непосредственно штабу корпуса при генерале Науменко, 4-я Кубанская дивизия и нашей дивизии Кубанская бригада были следующими для движения в Сочи.

Очередь 2-й Кубанской дивизии приходилась на 24 апреля. Мы все «подтянули животы». Нам абсолютно нечего было есть. Мой хозяин, инженер, был очень рад, что «война закончена и теперь, каковы бы ни были большевики-сволочи, – как он сказал, – но они должны закончить прокладку железной дороги до Адлера и дальше, до грузинской границы». Поэтому у него будет работа и жизнь семьи будет «сносная». Теперь он угощает меня и Надюшу какими-то своими запасами, которые тщательно скрывал от нас. Мы ему нравимся своей бесхитростной искренностью. Жена его полюбила Надюшу, как свою дочь, хотя ей и было чуть свыше 30 лет. Они нас очень жалеют и успокаивают, «а может быть, советская власть изменилась к лучшему и офицерам у них жить будет можно?».

Ко мне пришел «в гости» командир Сводно-Кубанского полка, полковник Лиманский «думу думать». С ним и его две сестры милосердия. Посидели за чаем в обществе дам, приятно и уютно было на душе. И так хотелось «жить»! И пронеслись мысли о будущем: буду заниматься садоводством в станице, у нас два сада, по две десятины каждый. Землю в степи буду сдавать «вскопшину», то есть половина на половину для меня и арендатора. У меня две верховые кобылицы. Они дадут жеребят. Дома остались четыре рабочие лошади. Жить будет можно, я должен заменить в семье погибшего отца и буду трудиться для бабушки и матери, а