Вечный ковер жизни. Семейная хроника - Дмитрий Адамович Олсуфьев

в древнее родовое гнездо Олсуфьевых на Поварской улице. Еще был жив ее дед, граф Алексей Васильевич, старый сановник, посвящавший досуг переводам древнерусских поэтов (не от него ли дар?): о нем — о «дяде Алексее» — немало сообщает и мемуарист Д.А. Олсуфьев. Кроме латыни дед любил церковно-славянский, и Маша у него брала уроки этого языка, пригодившегося во время служения старостой флорентийского храма. Дети вообще росли во многоязыковой среде: мать предпочитала читать и писать на французском (в доме прислуживала и «мадемуазель»); любимая няня-литовка Кета изъяснялась по-немецки, вынужденно перейдя на русский после августа 1914 года и начала Первой мировой войны; особый учитель обучал английскому; дед разъяснял старославянский, а во время ежегодных родительских поездок во Флоренцию всё семейство погружалось в итальянскую стихию. Подобное лингвистическое богатство не осталось под спудом — в 1950-е годы, когда дети выросли, Олсуфьева обратилась к переводческой деятельности, о чем рассказано выше. Апогей ее переводов пришелся на 1960-е годы. Блестящие, сенсационные публикации, успех у публики и у издателей, преподавание в Школе переводчиков... Заметим, что в Италии в те годы доминировала так называемая «левая культура», и поэтому успехи «советской» литературы тут воспринимались с особым энтузиазмом.

После почти полувекового изгнания — вновь поездки в Москву. Одно обстоятельство на «первой» родине оказалось особенно пикантным — правление Союза советских писателей разместилось в особняке Олсуфьевых на Поварской. Именно в своем бывшем доме, ставшем Домом писателей, переводчица встречалась с друзьями, и даже справляла с ними новогодние праздники, причем ее старый приятель Виктор Шкловский провозглашал тосты «за хозяйку». Да и представители режима тогда позволяли себе вольности, часто титулуя ее графиней.

Всё изменилось с изменением политического климата в СССР. Страну опять подморозили, а когда Александр Солженицын попросил именно Марию Васильевну стать переводчицей его «Архипелага», приоткрывшиеся было для нее двери на родину захлопнулись — теперь уже навсегда. Олсуфьева, впрочем, верила, что абсурдный режим не может долго продержаться, и помимо переводов советских правозащитников стала оказывать им и прямую помощь.

В те годы эмигранты из СССР, попавшие в Италию, знали, что во Флоренции их могут ощутимо поддержать. В самом деле, в местной прессе улицу Льва Десятого, на которой стоит русская церковь, прозвали эмигрантской тропой: в общей сложности тут нашло временный приют около трехсот семейств. Мария Васильевна завела даже особую тетрадь для отзывов тех особых гостей, сегодня превратившуюся в уникальный документ «третьей волны» эмиграции. Особенно близкая к кругам академика Сахарова, она пыталась привлечь внимание западного общественного мнения к его драматической судьбе, опекала Елену Боннер во время ее поездок в Европу.

В 1988 году (6 августа) Мария Васильевна скончалась. Уверен, что если б она успела съездить в перестраивавшуюся Россию, ее ожидал бы там почетный прием. Ныне она не может «вернуться» на родину своими книгами, как большинство эмигрантов-литераторов, ибо все ее труды были переводами с русского, а собственных текстов она не писала, хотя, вне сомнения, могла бы.

Я не раз задавался вопросом: почему же только переводы? Возможный ответ я нашел публикуемых автобиографических записках. Мария Васильевна вспоминает, что с детства страдала особой застенчивостью. Ей с детства хотелось писать, и она сочиняла стихи и рассказы, прятала их, но взрослые находили, и, к ее ужасу и стыду, читали вслух написанное...

Не лучше ли, в самом деле, переводить сочиненное кем-то другим?

Как бы то ни было, литературный дар Олсуфьевой был реализован в полной мере. Он послужил России, пусть и за ее пределами. И еще послужит, ибо книги, ею переведенные, итальянцы читают и будут читать.

* * *

В 1936 году, Мария Васильевна взялась было за описание своего русского детства — для своих же детей, но, увы, что-то ей помешало его продолжить, и из задуманных воспоминаний получилось лишь несколько страниц. Это — заметки о дачной жизни в Ершове (поместье Олсуфьевых близ Звенигорода), о кучере Сергее, о садовнике-немце Эрнсте, о сестрах Александре, Дарии, Ольге и брате Алексее, о нянях и гувернантках, о «темном и огромном» доме на Поварской с его более веселой конюшней и погребами, о похоронах деда на Новодевичьем кладбище, о книгах, спрятанных в постели, с тем чтобы читать по утрам (первой стала «Принц и нищий» Марка Твена), о первых литературных опытах, об антинемецких демонстрациях в Москве, о пленных австрийцах и проч. Записки обрываются 1915 годом, когда Олсуфьевы уехали в Тифлис, к отцу, воевавшему на Кавказском, он же Персидском, фронте...

Воспоминания М.В. Олсуфьевой, написанные от руки на итальянском языке и озаглавленные «Ai miei figli» [Моим детям], позднее были размножены фотостатическим способом и хранились у ее детей. Публикатор, он же переводчик, получил итальянский оригинал от ее сына Франческо Микаэллис и его супруги Оретты Микаэллис, которая была русисткой и иногда помогала Марии Васильевне с переводами и их изданием. Итальянский оригинал не опубликован.

                                               М.Т.

М.В. Олсуфьева

Моим ДЕТЯМ [Per i miei figli]

1936 г.

Пишу для вас мои воспоминания, начиная с моего детства, дополняя постепенно то, что хотела сделать вам известным...

Когда я порою беседую с моей матерью [гр. Ольгой Павловной Олсуфьевой, урожд. Шуваловой], то думаю, как было бы замечательно иметь ее мемуары{38}: ее жизнь была много более богата чувствами и событиями, нежели чем моя — но все-таки и она может вызвать интерес, в особенности ее та часть, что прожита в России. Вы, мои дети{39}, выросли в совсем другой обстановке и плохо представляете себе мою родину.

Свои собственные воспоминания я попробую перемежать с тем, что слышала от «старших». Постараюсь излагать всё в хронологическом порядке — однако мой рассказ будет далек от упорядоченности, учитывая, что приходится писать урывками: в эти дни — идет ноябрь 1936 года, вы, трое моих детей — весьма шумных — занимаете основную часть моего дня, оставляя так мало свободного времени и покоя!

Я родилась в ноябре 1907 года (где-то в полночь между 27 и 28 числами) во Флоренции, на Вилле Аврора на виа Фьезолана, став вторым ребенком — после Александры (Аси). После меня родились Дария, Ольга и Алексей — наконец-то мальчик, после четырех дочерей{40}. Папá и мамá ежегодно проводили в Италии, которую обожали, несколько месяцев. Таким образом я еще до 1914 года часто ездила из России в Италию и обратно, но о самих поездках совершенно не помню — за исключением последней.

Мои первые настоящие воспоминания относятся к Италии. Я, например, помню,