Паустовский. Растворивший время - Олег Д. Трушин

Под впечатлением прошедшего у Хрущёва «приёма» Паустовский напишет Федину 27 мая 1957 года:

«Костя, дорогой мой,

случилось так, что мне приходится отменить свой день рождения, о котором я говорил тебе в прошлое воскресенье на даче в Семёновском. Ситуация и внешняя, и внутренняя сложилась так, что не до праздников. Не до жиру – быть бы живу.

Сегодня вечером уезжаю в Тарусу.

Будь здоров, спокоен и не сердись на меня. Татьяна Алексеевна огорчена так же, как и я. Привет Нине, Саше и внукам. Татьяна Алексеевна кланяется. Обнимаю тебя.

Твой Коста»322.

Понятное дело, о каких торжествах по случаю дня рождения могла идти речь?! В свете такого «разноса» могло случиться всё, что угодно. И Паустовский, прошедший к этому времени непростую жизненную школу, не мог этого не понимать.

Пробыв в Тарусе всё лето, осенью Константин Георгиевич, следуя совету врачей, уедет в Ялту, где, по его признанию, ему так хорошо дышалось. Прогрессирующая болезнь, с которой уже нельзя было не считаться, будет не просто загонять в угол, но и «диктовать» условия жизни. И победой над этими «диктаторскими» условиями будет одно из немногих «лекарств» – Южный берег Крыма. Посетит он в этот раз и Абхазию.

Вернувшись из Крыма, он почти сразу же уедет в Тарусу, где пробудет до конца апреля 1958 года, почти совсем не появляясь в Москве.

Подготовка к изданию собрания сочинений в шести книгах подходило к концу. На завершающем этапе была и вторая часть «Золотой розы». Работа над пятой книгой «Повести о жизни» только начиналась, судьбу четвёртой книги ещё предстояло вершить. А также переписка и ответы на всякие просьбы издательств, что неизменно отнимало массу времени.

«Простите, – напишет Паустовский 23 августа 1958 года филологу Мире Геннадьевне Петровой, – что так долго не отвечал, – я погибаю под бременем переписки.

К сожалению, написать о Собинове я не могу, – мир певцов – особый мир, который я совсем не знаю. Но, главное, – у меня столько своей работы, что не переделаешь до конца жизни. Поэтому приходится отказываться. Простите. Сердечный привет»323.

Осенью 1958 года Паустовский будет дважды отправлять повесть «Время больших ожиданий» в «Новый мир», но она так и не будет опубликована на его страницах.

26 ноября 1958 года Твардовский, ознакомившись c правленым вариантом повести, весьма резко, в обличительно-назидательном тоне, с нотками глубоко засевшей в сердце личной неприязни ответил Паустовскому:

«…внесённые Вами исправления нимало не меняют общего духа, настроения и смысла вещи. По-прежнему в ней нет мотивов труда, борьбы и политики, по-прежнему в ней есть поэтическое одиночество, море и всяческие красоты природы, самоценность искусства, понимаемого очень, на наш взгляд, ограниченно, последние могикане старой и разные щелкопёры новой прессы. Одесса, взятая с анекдотически-экзотической стороны. <…>

И, главное, во всём – так сказать, пафос безответственного, в сущности, глубокоэгоистического “существовательства”, обывательской, простите, гордыни, коей плевать на “мировую историю” с высоты своего созерцательского, “надзвёздного” единения с вечностью. Сами того, может быть, не желая, Вы стремитесь литературно закрепить столь бедную биографию, биографию, на которой нет отпечатка большого времени, больших народных судеб, словом, всего того, что имеет непреходящую ценность»324.

В Тарусе у могилы Виктора Борисова-Мусатова: Иван Соколов-Микитов, Марианна Борисова-Мусатова (дочь художника), Константин Паустовский и неизвестный. 1950-е гг. Личный архив В. Г. Ускова

Дом Паустовского в Тарусе. Фото О. Д. Трушина

Конечно, исправление рукописи в том варианте, при котором была бы изменена вся «платформа» изложения, не могла устроить Паустовского. В письме Самуилу Алянскому от 8 декабря 1958 года он объяснит:

«Твардовский принял в “Новый мир” мою новую повесть (четвёртую книгу автобиографической повести – одесскую) со множеством комплиментов, но вчера я получил от него письмо с требованием такой переделки повести, что это равносильно, конечно, отказу…»325

7 декабря 1958 года Паустовский, находясь в Ялтинском доме творчества, отправит в редакцию «Нового мира» на имя Твардовского и заместителя главного редактора Александра Дементьева ответное письмо, в котором, попросив вернуть рукопись повести обратно, отметит:

«Я – старый писатель, и какая бы у меня ни была, по Вашим словам, “бедная биография”, которую я стремлюсь “литературно закрепить”, я, как и каждый советский человек, заслуживаю вежливого разговора, а не глубокого одёргивания, какое принято сейчас, особенно по отношению к “интеллигентам”. <…>

В старину говорили: “Бог вам судья”, подразумевая под богом собственную совесть. Вот единственное, что я могу пожелать Вам»326.

Последним в этой эпистолярной «дуэли» было письмо Твардовского, на которое Паустовский не пожелал отвечать, видимо посчитав бессмысленным возражать на то, что не имело под собой уже никаких оснований, а являлось, если выразиться образно, всего лишь порывистым дуновением на погасшие угли костра.

Повесть «Время больших ожиданий» будет опубликована в журнале «Октябрь» № 3–5 за 1959 год, в котором к этому времени главным редактором был Фёдор Иванович Панфёров (творческий псевдоним – Марк Солнцев). Панфёров, прознав о том, что новая повесть Паустовского крепко «пробуксовывает» в «Новом мире», сам предложил Константину Георгиевичу опубликовать её в самых ближайших номерах журнала, что в общем-то и сделал.

Паустовский и Твардовский.

Их творческие отношения были не просто сложными, а архисложными.

Твардовский, обладавший глубокой проницательностью, по своей натуре был человеком весьма осторожным не только в общении с людьми, но и в делах редакторских.

Осторожность Твардовского поражала. Следовавший принципам свежести литературы, он порой не решался сделать самого малого шага, чтобы взять на себя ответственность за публикацию. Так, к примеру, было с повестью Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича», опубликованной в «Новом мире» № 11 за 1962 год, когда Твардовский заручился поддержкой в публикации не только первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущёва, но и группы авторитетных писателей, попросив каждого из них написать отзыв о повести. Первым из прочитавших рукопись Солженицына был Константин Паустовский.

Литературный и редакторский авторитет Твардовского мог затмить мнение любого влиятельного чиновника, и в то же время Твардовский мог держать на длинном поводке тех писателей, которые могли, так или иначе, «подмочить» его репутацию идейного партийца. Так было с Фёдором Абрамовым после публикации в «Новом мире» № 4 за 1954 год его статьи «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе». Поддерживая с ним крепкую дружбу, Твардовский до 1968 года не опубликовал ни одной вещи Фёдора Александровича. Так случится и с Александром Яшиным, названным «очернителем