Наркомы страха - Борис Вадимович Соколов

обманут… Этот каменный мешок может дать смерть, увечье и страшный недуг. 23 марта это чуть не кончилось смертью — меня чудом отходили и положили в санчасть, впрыснув сердечные препараты и положив под ноги резиновые пузыри с горячей водой. Я все время спрашивал, кто разрешил проделать со мной такую штуку. Мне ответили: «Руководство МГБ». Путем расспросов я узнал, что это Рюмин, который делает что и как хочет…

Прошу Вас, Л. П. и Г. М. закончить все и вернуть меня к работе… мне нужно лечение…

Может быть, можно вернуть жену и ребенка (к моменту ареста Абакумова его сыну было всего два месяца от роду. — Б. С.) домой, я Вам вечно буду за это благодарен. Она человек очень честный и хороший.

Уважающий Вас — В. Абакумов».

Насчет того, что карцеры-холодильники оказались для него новостью, Виктор Семенович лукавил. Вот воспоминания актрисы Татьяны Окуневской, которая отвергла любовные домогательства Виктора Семеновича и за это поплатилась: «Следователь Соколов:

— Ну, что, опомнились? Пришли в себя? Подписывайте — и к стороне.

— Я подписывать не буду.

— Тогда поведем вас в подвал пороть!

— Я покончу с собой.

— Дудки! Ишь ты какая умная! У нас это не получится. Привели в камеру, приказали одеться на улицу… фургон «Овощи ~ фрукты», автоматчик запихивает в заднюю дверь фургона… остановка, фургон подогнали к какой-то железной двери, спускают по крутой, узкой, осклизлой лестнице в подвал, железная дверь, с той стороны кто-то разглядывает меня и автоматчика в глазок, скрежещет замок, надзиратель в тулупе до полу принимает меня, дверь захлопнулась, полутьма, могильный холод, камера номер 3.

— Раздевайтесь до рубашки.

— Я не ношу рубашек.

Дверь захлопнулась, приносят отвратительную рубашку, грязные тапочки.

— Раздевайтесь до рубашки.

Уносят мои вещи, камера захлопнулась. Если будут пороть, покончу с собой. Начинаю замерзать. Где я? Ехали долго. Может быть, это и есть подвал той знаменитой Лефортовской тюрьмы. В могильной тишине слышу какой-то тихий, однотонный звук, как будто мотор рефрижератора, стены покрываются изморозью. Я в холодильнике. Двигаться, прыгать, танцевать, чтобы не замерзнуть! Это глупо и смешно, они же до конца замерзнуть не дадут.

Согревание только продлит муки. Ни рук, ни ног не чувствую. Камера — квадратная коробочка, в углу крошечный откидной треугольник, сесть на него, так чтобы поднять от пола ноги, невозможно, соскальзываешь или примерзаешь спиной к стене… Ноги совсем протезы… Кости, мои кости, их не ломают, их выкручивают, выворачивают, и всю меня начинает корежить — Соколов посадил меня к раскаленной голландской печи, я начала оттаивать…

— Что, больно? Подпишите, и все кончится, а то ведь на днях вашей любимой дочери исполнится шестнадцать лет, мы и ее арестуем вам в подмогу!..

В голову ударил дикий женский вскрик из коридора, Соколов наклонился надо мной.

— Надо подписывать, нечего из себя корчить Зою Космодемьянскую, не таких козявок, как ты, ломаем, маршалов ломаем, которые уже видели смерть в глаза! Какая разница, говорила ты что-нибудь или не говорила! Здоровье надо сберечь, дура! Подписывай, и скорее в лагерь на воздух, там можно выжить, твой идиотский героизм — писк мышонка при взрыве!..

Я в камере, около меня кто-то в белом халате, укол, хочу спать, спать, спать… Ничего себе меня отработали, увидела свое отражение в оконном стекле и отшатнулась».

Следователь Соколов, допрашивавший Окуневскую, позднее входил в бригаду следователей по делу Абакумова. Татьяну Кирилловну, арестованную по распоряжению министра, не могли поместить в холодильник без его ведома.

Но на следствии, что характерно, Виктор Семенович, признавая, что в его бытность в МГБ арестованных частенько били, напрочь отрицал, что знал о существовании карцеров-холодильников. И на это была своя причина. Ведь Абакумова обвиняли в том, что он специально засадил Этингера в холодильник, чтобы тот поскорее помер и не смог рассказать о террористических планах «сионистской банды». Рюмин в ответ зло подшутил над своим поверженным шефом, поместив его в карцер-рефрижератор. Одно дело, когда ты отправляешь неугодных проветриться в ледяной камере, и совсем другое, когда сидишь в холодильнике сам, да еще целых восемь дней.

Но тут люди Рюмина переборщили. Абакумов на вид был настоящий богатырь, и пыточных дел мастера переоценили крепость его здоровья. В результате из холодильника Виктор Семенович вышел полным инвалидом. 24 марта 1952 года начальник санчасти Лефортовской тюрьмы подполковник медицинской службы Яншин констатировал: «Заключенный № 15 еле стоит на ногах, передвигается с посторонней помощью, жалуется на боли в сердце, слабость, головокружение… Бледен, губы и слизистые с цианотичным оттенком. При пальпации спины болезненность мышц в области межреберных промежутков… Стопы гипермированы, пастозны… По состоянию здоровья нуждается в переводе из карцера в камеру».

Абакумов так основательно посадил сердце, что врачи пришли к заключению: «Допрашивать только лежа в течение 2-х часов». Теперь и речи не могло быть ни о резиновых дубинках, ни тем более о средстве, обеспечивающем абсолютную откровенность пытаемого, — битье с оттяжкой сыромятной плеткой по яйцам. Иначе подследственный свободно мог сыграть в ящик и Рюмина обвинили бы в гибели ключевого фигуранта дела. Волей-неволей пришлось ослабить физическое воздействие.

Осенью 1952-го Абакумов написал «дорогим Лаврентию Павловичу и Георгию Максимилиановичу» еще два письма. Лефортовский узник сетовал: «Прошло уже более года, а меня по-прежнему беспрерывно допрашивают… Все это время мне ставили большое количество вопросов — странных, нелепых и просто провокационных.

Например, вопрос о суде над «ленинградцами»: «Почему я добился расстрела Вознесенского, Кузнецова и других?» Вы же хорошо знаете, как все было. Следователь Рюмин должен знать, что такие вопросы решает ЦК, но почему-то спрашивает об этом у меня… Теперь новая линия. Продолжают меня мучить, называя «узурпатором». Приводят умопомрачительные показания различных лиц. Многие сидели в холодильнике и лгут кто как может. Об этом страшилище-холодильнике я писал Вам в прошлый раз…»

Виктор Семенович возмущался поведением коллег и подельников: «Сколько вранья, клеветы и грязи написано на бумаге. Они, очевидно, должны взять отказные протоколы от людей, которые врали и клеветали. Иначе как можно оставить бумаги с такими записями…»

И тут же робко предлагал: «Может быть, было бы лучше закончить всю эту историю до отъезда тов. Сталина в отпуск? Говорю это потому, что иногда в период отпуска некоторые вопросы решались острее. Поймите мое положение и поэтому извините меня за такой совет». Адресаты Абакумова прекрасно знали, что во время отпуска Иосиф Виссарионович склонен применять более радикальные и беспощадные решения. Напомню, что смещение Ягоды произошло как раз в тот момент, когда Сталин отдыхал в Сочи.

Абакумов напрасно клялся, что «всем сердцем любит тов. Сталина и тов. Берия», напрасно уверял,