Слова без музыки. Воспоминания - Филип Гласс
Слова без музыки. Воспоминания читать книгу онлайн
Даже если вы не слышали имени Филипа Гласса, вы, несомненно, слушали его музыку, когда смотрели фильмы «Фантастическая четверка», «Мечта Кассандры», «Иллюзионист», «Забирая жизни», «Тайное окно», «Часы», «Шоу Трумена», «Кундун», а также «Елена» и «Левиафан» Андрея Звягинцева.
В книге, написанной к своему восьмидесятилетию, крупнейший американский композитор-минималист — создатель экспериментальных опер-портретов «Эйнштейн на пляже», «Сатьяграха» (о Махатме Ганди), «Эхнатон», «Галилео Галилей», «Кеплер», соавтор Рави Шанкара, реформатор симфонического языка постмодерна, оказавший влияние на Дэвида Боуи и Брайана Ино, — оглядывается на свою жизнь и видит ее как протянувшееся во времени и пространстве «место музыки», куда можно возвращаться, как в Балтимор или Индию, и там «думать музыку». Потому что музыка Филипа Гласса это и есть его мысль и слово, это и есть та модальность, в которой работают его сознание, воображение и память.
Издание второе.
Когда был мой черед заниматься детьми, я сидел с ними дома. А в дни, когда я водил такси, я иногда по дороге заезжал к Джоанн и брал детей покататься. Спустя много лет я обнаружил, что эти ночные прогулки на такси их вообще-то пугали. Джулиэт вбила себе в голову, что я угнал эту машину и нас всех заберут в полицию.
Если не считать подобных недоразумений, мы все, похоже, нормально приспособились к новой конфигурации нашей семьи. Джоанн нашла дом на Хьюстон-стрит недалеко от Авеню А, а я остался на 14-й улице, сделал из брусков и фанеры двухъярусную кровать для Джулиэт и Зака, собрал кухонный стол, за которым мы ели, а я работал — писал музыку. Спал я на полу, подстелив мягкие маты, которые можно было перекладывать туда-сюда, одежду мы хранили в деревянных ящиках. Мебели у меня вообще не было, но я был уверен, что она ни к чему. Искренне считал, что как сыр в масле катаюсь. Я создал свой ансамбль, даю концерты, и, по моему разумению, получается очень неплохо. Я считал, что в качестве композитора достиг успеха, потому что у меня есть время на сочинение музыки, есть музыканты, которые охотно ее исполняют, и есть своя аудитория. Могу иногда ездить в Европу, могу ездить на небольшие гастроли. Денег это не приносит, но некоторым людям наша музыка нравится, и настоящие фанаты — те, кто ждет появления следующего произведения, — у меня есть. «Музыка в двенадцати частях» была для них чем-то вроде захватывающего боевика: каждые два-три месяца появлялась новая часть.
Я был уверен в том, что все делаю правильно. Мне не приходилось работать преподавателем. Не приходилось разговаривать с теми, с кем мне неохота говорить. Я никогда не получал денежных грантов. Однажды Совет по делам искусств штата Нью-Йорк выдал мне три тысячи долларов, но затем всплыло, что я не безработный, и тогда деньги попросили вернуть; с тех пор я никогда не просил грантов. Я жил на заработок таксиста, Эллен Стюарт иногда переводила мне немножко денег, как и Ричард Серра и Сол Левитт. Сол был на девять лет старше меня, он сделался успешным художником и уже тогда хорошо зарабатывал. Сол, человек чрезвычайно щедрый, начал покупать у композиторов партитуры: придумал свой способ поддержать нас материально. В конце концов эти партитуры оказались в музее Уодсуорт Атенеум в Хартфорде, штат Коннектикут.
И все равно я был непреклонно уверен, что дела у меня идут хорошо. Мне никогда не казалось, что дело плохо. Я думал: «У меня хорошая квартира с двумя спальнями и фиксированной арендной платой на углу 14-й улицы и Второй авеню. У меня двое детей, они не голодают, им есть что надеть. У меня есть работа для денег и работа на перспективу. У меня есть ансамбль, слушатели и фирма звукозаписи». Я считал, что дела у нас идут великолепно, хотя мои дети сознавали, что живут не так, как большинство их друзей. Позднее я обнаружил, что они стеснялись своей бедности, — а у меня и мысли не закрадывалось, что это бедность.
Первым делом я задумался о том, как устроить детей в хорошую школу. Моих заработков кое-как хватало на то, чтобы отправить их в «Семинарию Друзей»[49] на 16-й улице, в двух шагах от Второй авеню. В то время плата за обучение составляла примерно три тысячи долларов в год, и у меня каким-то образом набралась нужная сумма. Музыка вообще не приносила денег — значит, я добыл эти три тысячи какими-то приработками. Когда я рос в Балтиморе, квакеры оказывали сильное влияние на образование, и я записал Джулиэт и Закари в «Семинарию Друзей», ничуть не сомневаясь, что там об их образовании, социализации и воспитании чувств позаботятся как надо. То, что дети проводили со мной неполную неделю, было даже хорошо: когда дети были со мной, я мог всецело уделять им внимание, а когда они были у Джоанн, я посвящал себя работе в такси и музыке.
Вначале у меня вышла небольшая загвоздка со школой. Администрация хотела, чтобы я взял в местном банке особый школьный кредит. Тогда школа получила бы плату авансом, а я (теоретически) погашал бы кредит перед банком помесячно. Но вот загвоздка: куда бы я ни обращался, во всех банках мне дали от ворот поворот, даже в том, который придумал эту схему вместе со школьными финансистами. Я был вынужден снова прийти к школьному казначею.
— Джо, — сказал я, — мне не дают кредит.
Джо вначале был шокирован решением банков. Но, поразмыслив, смог понять их точку зрения. Как-никак, у меня много лет не было «нормальной» работы, и когда я говорил банковским служащим или риелторам, что я гастролирующий музыкант и композитор, их первой реакцией был заливистый хохот.
Призадумавшись, Джо предложил мне в конце каждой недели заходить в школу и отдавать ему все наличные деньги, которые я смогу ему выделить. Так я и делал. Какой же молодец этот Джо!
Однажды, вернувшись из Голландии, я принес в кабинет Джо тысячу гульденов.
— Все, хватит, не надо больше иностранных денег! — взмолился он.
Я никогда не обращался за стипендиями для моих детей. Не потому, что я гордый. Я просто считал, что, наверно, сумею раздобыть деньги сам, а стипендии предназначены для тех, кто и вправду в безвыходном положении. И вот вам примечательный факт. Плата за обучение, естественно, повышалась каждый год, и мои доходы каким-то чудесным образом росли в той же пропорции. Спустя двенадцать лет, когда Джулиэт окончила школу и поступила в колледж Рид, я зарабатывал достаточно, чтобы оплачивать ее высшее образование по тарифам 1988 года. Более того, я жил исключительно на заработки от музыки.
Весной 1984 года, когда я только что дописал «Эхнатона» и готовился к двойной премьере — в Большом оперном театре Хьюстона и в Штуттгартском оперном театре, я успел израсходовать весь гонорар за эти заказы: оплатил дирижерскую партитуру и переложение для фортепиано, которое певцы использовали на репетициях. Вдобавок я должен был оплатить переписывание партий для оркестрантов, которое стоило примерно пятнадцать тысяч долларов. В докомпьютерную эру переписка нот
