Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель

Ознакомительный фрагмент

А молодой, очень энергичный и способный товарищ из Лондона по кличке: „Перо“ – это 23-летний Лев Бронштейн, вошедший в историю под именем, в особых представлениях не нуждающемся, – „Троцкий“.

Вот такие пять имён, пять судеб – разных, но общих в том, что они так или иначе были связаны с судьбой и деятельностью Ленина.

Те, кто его окружал – и те, кто сохранил верность ему, и те, что с какого-то момента отошли от него или попросту предали, – были не ангелами, а людьми со своими слабостями, кто – с мелкими, а кто – и с крупными.

Терять было больно, приобретать – радостно, и Ленин полной мерой получил от жизни и первое, и второе…

Знаменитая Клара Цеткин оставила нам интереснейшие записи нескольких откровенных бесед с Лениным, в том числе – осенью 1920 года в его кабинете в Кремле. Тогда Ленин, кроме прочего, сказал:

– Вы ведь знаете молодого товарища XYZ. Прекрасный, высокоодарённый юноша! Боюсь, что несмотря на всё, ничего путного из него не выйдет. Он мечется и бросается из одной любовной истории в другую. Это не годится ни для политической борьбы, ни для революции. Я не поручусь также за надёжность и стойкость в борьбе тех женщин, у которых личный роман переплетается с политикой, и за мужчин, которые бегают за всякой юбкой и дают себя опутать каждой молодой бабёнке…[285]

Каждый раз, читая эти строки, я думаю – не сластолюбивого ли Бухарина имел в виду Владимир Ильич?

Правда, в 1920 году Бухарину было уже тридцать два года – возраст не очень-то юношеский, но – с другой стороны, это мнение Ленина на удивление подходит к Николаю Ивановичу, весьма охочему до „молодятинки“…

Так или иначе, Ленин, как позднее и Сталин, умел прощать людям их маленькие слабости, но одного, как позднее и Сталин, не прощал – ренегатства, предательства дела партии. А поскольку делом большевистской партии было создание новой России – России для народа, то предательство партии означало для Ленина и предательство народа, предательство России.

Почти все, кто уверенно шёл за Лениным и с этого пути не сбился, не имели пороков, и прежде всего – таких отвратительных пороков как своекорыстие, самомнение и самодовольство, за которыми в политике следуют, как правило, и подлость, и предательство.

Если же кто-то сдавал и начинал любить не дело в себе, а себя в деле, то автоматически выбывал из числа тех, кто пользовался доверием и уважением Ленина.

Увы, на его пути случались, как уже сказано, не только первые, но и вторые.

4 августа 1902 года Ленин пишет в Цюрих старому товарищу В. А. Носкову („Борис Николаевич“) из Лондона в Цюрих:

„Дорогой Б. Н.! Получил оба Ваших письма и очень рад был узнать, что мнимые „недоразумения“ оказываются дымом…

Вы вот на наших „агентов“ жалуетесь. И мне захотелось поговорить с Вами на эту тему – очень уж она и у меня наболела. Поставьте себя так, чтобы говорить не „Ваши агенты“, а „наши агенты“, и тогда Вы будете говорить не об антипатичности наших агентов, а о недостатках нашего общего дела. Масса этих недостатков, и гнетёт она меня чем дальше, тем больше.

Теперь как раз подходит уже близко (чуется мне) время, когда вопрос встанет ребром: либо Россия поставит своих людей, выдвинет таких, которые придут на помощь нами дело исправят, либо… И хотя я знаю и вижу, что такие люди уже выдвигаются и число их растёт, но идёт это так медленно и с такими перерывами, а „скрип“ машины так рвёт нервы, что… иногда зело тяжело приходится.

Мы ведь не творим себе „человеческого материала“… Нам „приходится“ биться как рыбе о лёд, делая (за неимением других людей) не своё дело… Ведь в этом всё горе наше. Ведь когда посмотришь на нашу практическую бесхозяйственность, – то злишься часто до потери работоспособности, и только одно утешает: значит, жизненное дело, если растёт и явно растёт, несмотря на весь этот хаос. Значит, перебродит – и хорошее вино будет…“[286]

Это – товарищеская доверительная беседа о наболевшем…

А в самом конце письма Носкову Ленин просит:

„Напишите своё мнение о Зерновой…, правда ли, что нехороший человек, т. е. не только „похождения“ любит (это ведь не беда же, само по себе), а именно как человек ненадёжный.

Жму крепко руку. Ваш Ленин“.

20-летняя тогда якобы „ненадёжная“ „Зернова“ (а также „Зверь“, „Зверев“, „Сокол“, „Нина Львовна“) – это Мария Эссен (1872–1956), после II съезда – член ЦК, частый адресат ленинских писем времён революции 1905 года и активнейшая большевичка. После 1907 года она от партийной работы отошла, но с 1917 года опять в неё включилась, работала в Грузии, а с 1925 года переключилась на научно-редакционную деятельность.

Эссен-то, как показало будущее, оказалась, всё же, достаточно надёжной. Засбоил как раз Носков – позднее мы это увидим. Но тут уж – на войне, как на войне, испытание которой выдерживают не все.

В апреле 1903 года Ульяновы опять переехали – в Женеву, в связи с переводом туда редакции „Искры“. Собственно, редакцией была квартира Ульяновых, через которую тёк день за днём поток гостей, включая приезжих из России…

Ленин был занят „под завязку“, как и Крупская. Причём на Надежде Константиновне, кроме партийных забот лежали ещё и житейские. Вот как она описывала тогдашнюю жизнь в одном из писем свекрови в Россию: „…уборка и хозяйство занимали целый день. При той толкотне, которая у нас царит иногда, необходимость постоянно думать о хозяйстве надоедала очень. Уйдёшь гулять – без молока останешься, не встанешь в 7 часов – изволь идти за мясом в город…“[287]

Вот что, вообще-то, надо было включать в курсы истории партии в спокойные брежневские времена – такие строки из писем!

Весна – пора обновления, в котором нуждалась и революционная работа в России. Но вряд ли Владимир Ильич обременял себя размышлениями о символике. Его волновали конкретные и реальные проблемы, часть которых даже не назрела, а перезрела. В партии росло понимание необходимости скорейшего созыва съезда, в феврале 1903 года в Орле прошло совещание Организационного комитета и после этого подготовка вышла, наконец, на финишную полосу.

В конце мая 1903 года Ленин пишет большое письмо в Киев члену Оргкомитета и агенту „Искры“ Е. М. Александровой („Жак“, „Наталья Ивановна“, „Штейн“). В числе других членов ОК Александрова готовила II съезд и присутствовала на нём с совещательным голосом.

Крупская вспоминала о ней:

„Екатерина Михайловна… раньше была видной народоволкой, и это наложило на неё определённую печать. Она не походила на наших пылких, растрёпанных девиц вроде Димки (И. Г. Смидович, первый секретарь редакции „Искры“. – С.К.), была очень выдержана. Теперь она была искровкой, то что она говорила, было умно.