Илья Дубинский-Мухадзе - Нариманов

«— Да что там говорить, вы все понимаете… Я читал ваше письмо. Ваши помыслы чисты, ваши намерения благородны, но общество… нация…

— Да… да… конечно… — перебил его Бахадур в замешательстве. — …Моя любовь принесла страдания… Простите меня… Я… простите…»

Бахадур обещает, что все разрешится. И Бахадур находит выход…

«В смерти моей прошу никого не винить, Я убил себя собственной рукой… О, эта продаст разделяющая людей! Я пытался преодолеть ее, она убила меня… Но я верю — когда-нибудь она все-таки будет уничтожена…»

Сона сходит с ума. Ей предстоит угасать в лечебнице для душевнобольных…

Незадолго до самоубийства Бахадур грозит: «И если есть закон, который говорит мне: «Ты не должен ее любить — я уничтожу его, я сделаю это!».

Это всего лишь заявка на беспощадную борьбу. До полного уничтожения национальной смертельной вражды, религиозной нетерпимости, сил, их порождающих. Всего того, что вложено в понятие «пропасть». Пока Нариманов — просветитель, гуманист — наделяет героя своего другого произведения Надир-шаха чертами благородного разбойника, намеренно несколько смещая, приукрашивая исторические события.

Надир — выходец из самых низов. С пятнадцати лет он разбойничал вместе с отцом. Сейчас ему за сорок. Он бесстрашен. Умен. По своим способностям намного превосходит родовитых, титулованных визирей, ханов, военачальников, самого шаха. Никому другому — Надиру, поднявшему крестьян, удается защитить от чужеземцев священные очаги предков. Громкая победа у крепости Хорасан над систанским ханом — и шах прощает бывшему разбойнику Надиру все грехи, ставит его во главе персидских войск.

Победы… Победы… Падают крепости, сдаются на милость Надира чужеземные ханы, покоряется Афганистан. Надир с победоносными полками возвращается в Исфаган, направляется во дворец шаха… Там все готово к встрече. Палачу отдан приказ отрубить Надиру голову.

Дворцовые интриги, они имеют склонность стремительно развиваться неожиданным образом. Визири Джафар-хан, Рза-хан и Мухаммед-хан, те, кто в следующем акте предадут Надира, спешат известить его о намерении шаха. Надир легко совершает переворот. Самозабвенно дерут глотки ханы: «Да здравствует Надир-шах! Да здравствует Надир-шах!»

Новый правитель Надир, по утверждению состоящего при нем летописца Мирзы Мехти, «беззаветно любит отчизну… помогает беспомощным, согревает заботой обездоленных и сирот». Проводит реформы, готовит далеко идущие преобразования. Намеревается «урезать права и привилегии духовенства… После этого закона каждый ленивец не будет стремиться стать моллой… Государство, в котором власть моллы слишком велика, не может развиваться. Потому что моллы всегда стараются держать народ в темноте…

Надо лишить духовенство права составлять светские законы и указы по делам государства… Я проучу этих злодеев и тунеядцев!» Как бы в подтверждение Надир велит обезглавить старейшину молл — ахунда Алекпера. Тот отверг его планы примирить мусульман-шиитов и мусульман-суннитов, приверженцев двух толков в исламе.

Моллы жестоко отомстят шаху Надиру. На охоте неизвестные стреляют в шаха. Расчетливо. Так, чтобы слегка ранить в руку. Визири, зная болезненную подозрительность Надира, его необузданные вспышки гнева, лишь намекают:

«Великий шах! Наследный принц должен лучше других знать об этом.

Надир-шах: По твоим словам, выходит — это заговор моего сына?

Мухаммед-хан: Да, мой повелитель!» Большего не нужно. Надир в припадке ярости требует, чтобы его единственному сыну, двадцатилетнему Рзагулу немедленно выкололи глаза. Мать юноши тщетно валяется в ногах, умоляет на два часа отложить наказание.

Рзагулу ослеплен. Тут же доброжелатели охотно доставляют Надиру доказательства полной невиновности сына. «Кровавыми слезами я должен обливаться… От стона и вопля моего земля и небо должны содрогнуться… Я должен перенести муки ада…» Теперь дни и ночи Надир-шах молит аллаха, дабы ниспослал ему смерть, как великую милость.

Аллах милостив. Однажды ночью трое подосланных ханов набрасываются на Надира. С двумя он совладает, третий вонзит кинжал в спину. В назидание правоверным.

Долгие годы, до первой русской революции, «Надир-шах» находится под строжайшим запретом. Ни профессиональный театр, ни любительский кружок — никто не смеет ставить[16] пьесу. Одна персидская принцесса отважилась было, перевела трагедию на фарсидский язык. В Тегеране прошел всего один спектакль.

Понимают в Петербурге, понимают в Тегеране, сколь опасны замыслы просветителя Нариманова.

То самое, что осторожно допускал Мирза Фатали Ахундов в своих «Обманутых звездах», — обстоятельства могут возвести на трон простого человека, в пьесе Нариманова получает развитие. Выходец из низов ниспровергает божьего помазанника. В полный голос при этом заявляя: «Правитель, не заботящийся об отечестве и народе, проводящий свои дни в бесконечных пиршествах, терзающий народ своим произволом, найдет свою гибель от рук народа…»

По авторской ремарке: «Действие происходит в Исфагане в 1717 году». Заинтересованность в судьбе Персии не случайна. В персидских событиях более позднего времени Нариманов примет непосредственное участие.

5

Нариманов — студент. С августа 1902 года студент Новороссийского университета. Будущий врач.

Для окружающих — решение вовсе неожиданное. «С чего бы это вдруг?» Удивляются, рассуждают между собой: «У Нариман-бека видное положение в обществе, прочная репутация человека, сеющего добро. Дети учатся по его учебникам. Взрослые читают его книги, смотрят его пьесы, слушают его лекции, обращаются к нему за заступничеством… Чего ради такой крутой поворот? Гм…»

Даже мудрейшая Халима-ханум (в последние годы она живет с сыном в Баку) сомневается, следует ли ей славить аллаха, или горько печалиться. «Нариман — почтенный муэллим, взрослый мужчина — в новруз-байрам ему исполнилось тридцать два — рвется заново учиться, уезжает в далекий город Одессу. К добру ли это?»

А он не может поступить иначе. Он постоянно сталкивается с прототипами действующего в его повести «Пир»[17] незабвенного моллы Джафаркули. Святой отец — в недалеком прошлом он водил по деревням дрессированную мартышку — обращается к жаждущим исцеления паломникам:

«О, благоверные! Я слышал, что в городе и в ряде селений народ, испугавшись холеры, намерен бежать куда-то в горы. Остерегайтесь подобных поступков. Холера — болезнь божья, Аллах всегда посылает страдания неблаговерным. А вы, слава аллаху, люди правоверные. Вы совершаете намаз[18], соблюдаете пост, вы из тех, кто постоянно посещает Пир, и вам нечего бояться. В прошлом году человека, заболевшего холерой, привезли сюда из селения. В миску с водой я насыпал землю из Пира и дал больному выпить. Он сразу выздоровел. Чего же вам бояться? Аллах дал болезнь и лекарство от нее, но помогает оно только правоверным».